Она поливает цветы,
свои ноготки и петунии,
под небом Таганки,
вверху,
а я не могу без нее,
без этой красивой засранки.
И к черту благоразумие.
Ей-богу же, не могу.
Скажи мне, оплот православных,
Зоя из Козьмодемьянска,
пропащая дочь Мессалы,
какие у Ельцина планы?
Почем для ребенка коляски?
А свадебные столы?
Под небом высоким и чистым
давай на ветру постоим,
мозги алкоголем прочистим,
посадим наш фиговый листик
и скромно прикроемся им.
Какая-то беда: хотя достиг расцвета -
Кругом одни враги, хоть любишь целый мир -
Живешь как схимонах, в постели женщин нету,
И вечно засоряется сортир.
Какая-то напасть: нет денег ниоткуда.
Последние штаны в тазу стираешь сам.
Игольное ушко готовишь для верблюда,
И мед чужих пиров стекает по усам.
Пойду - один конец! - в Останкино буянить,
"Тойотам" фары бить, качать свои права:
Ведь если нет вины, за что же наказанье?
А если есть талант, зачем его скрывать?
Я возбудил протест фигурой одиозной,
Меня пытает жизнь на сгиб и на излом.
Пускай меня убьет Иван Васильич Грозный
За то, что полюбил я Девушку-с-веслом.
На пороге - утраты. Шагреневой кожи лоскут
Убывает. Опять некто вроде Дантеса,
Но из шведских болот. Пусть его экстремисты убьют,
Как и Пальме. Его лютеранская месса -
Или как у них там служат богу? - по мне панихида,
Жизнь - суха, делова, скопидомна и педантична.
Плоть и кровь моя карту по полу расстелет, ехида,
И находит Стокгольм, и находит, что место прилично.
Свободному нескучно одному.
Он автономен, автотрофен, авто-
мобилен. И любви не надобно ему.
Как завтрак космонавта,
он стерилен.
Он все антагонизмы обуздал.
Он НЛО, нацеленный к полету.
Придай же, Господи, ему потенциал,
святому своему автопилоту.
Чтобы твои прославились дела
......................................
......................................
Всех черных кобелей отмоет добела.
Как любит власть она, родясь под знаком Льва,
Но ей не укротить меня пренебреженьем.
Здесь мужество и бич нужны, а не слова.
И главное сейчас - не падать на колени.
Горда и вспыльчива, и даже в наготе
Так неприступна, что отнюдь не каждый
Убережет достоинство - не те,
Кто ей в любви поклялся хоть однажды.
Дрессировать ее - какой же в том резон?
Настаивать - не вышла бы оплошка.
Я в благородного царя зверей влюблен,
Л е в понял бы меня. Поймет ли злая кошка?
Ты приходила весела, оживлена, морозна,
Тревожной радостью лучась, всегда на полчаса.
Я наливал тебе вина и утешал: "Не поздно.
Еще есть время для любви, ложись, моя краса".
Так продолжалось день за днем, неделями, веками.
Я ждал тебя, как Агасфер, разменивая рай.
Нагая плоть твоя нежна, но нет отрады с нами,
Но нет с колчаном шалуна, нет счастья до утра.
Неосязаем твой нектар, и как вкусить нектару
Из плотно сжатого в бутон, колючего цветка?
И океан моей любви вотще по капилляру
Поит пустыню твоего горячего песка.
Пока свободою горим, мы не сгнием в острогах.
Судьбу России кто поймет - сладка она, горька?
Пусть нас, ее самоубийц, при всех ее дорогах
Тысячекратно погребут в грядущие века.
И не сказав мне о любви, но лишь о перспективах,
Мои таланты похвалив, отнюдь не доброту,
Ты внидешь в узкие врата в убежище счастливых,
Оставив голого меня на каменном мосту.
Я так давно тебя люблю, настолько без ответа,
Что, даже руки наложив, не доказать судьбе,
Что без тебя мне мир не мил, что я люблю и это
Я каждый день и каждый час хочу твердить тебе.
Я люблю! Это странное слово
Боль и грусть вызывает в душе.
Ибо в ней отложилось уже
Слишком много пережитого.
Безнадежную страсть и тоску
Я ветрам и реке доверяю, -
Пусть развеют, а я не могу,
Потому что изнемогаю:
Без ее суесловящих уст
И без ловких ее поцелуев
В одиночестве здесь изведусь,
О взаимности тщетно взыскуя.
Я потребовал самую малость:
Чтобы бились совместно сердца.
Целовала, шутила, смеялась,
Но любить не клялась до конца.
Если есть в этой женщине дух,
Если звезды хоть раз созерцала,
Если свет ее глаз не потух,
Пусть сойдет у речного причала,
Из московской своей суеты
Пусть приедет сюда наудачу.
Я скажу ей: "Любимая, ты?"
Обниму и от счастья заплачу.
А она, мне слезу утирая:
"Спать, мой милый, мы будем в сарае".
Вот солнце садиться в сиянии желтом
за лес, золотя чердаки и оконца,
да путник вечерний и пьяный прошел (там
собака залаяла), лижет коленца
кот на завалинке, мудрый и старый,
да ласточки реют над крышей амбара,
да мухи жужжат, да проблеяли козы,
да мальчик с удой и со связкою рыбы
прошел, да туману куриться пора бы
над темной водой, да вечерние росы
легли на сады, огороды, покосы,
смолу источают янтарные бревна,
да черная кошка для случки любовной
крадется к коту, свою шерстку который
вылизывает, да летают ночные
в тиши мотыльки, да слышны разговоры
девчонок, ко клубу на танцы спешащих,
да голос кукушки из сумрачной чащи.
Когда свечереет, то звуки иные
послышатся: будет всю ночь до восхода
скрипеть коростель из сырой луговины,
девчонки - смеяться, трещать - мотоциклы,
звенеть - комары, да похрюкивать - свиньи
в хлевах, мотыльки - колотиться о стекла,
пока не угомонится природа
и встанет с другого конца небосвода,
багрова, кругла, молчалива, страшна,
луна.
Хорошо этой пасмурной ночью
из тесовых прокрасться ворот!
Ветер треплет лохматые клочья
облаков и к дыханию льнет,
обвивает рубаху на теле,
сеет дождь рассыпной, и во мгле
то лепечет листвой, то без цели
облетает просторы полей.
Под его беснованье ночное,
под бреханье измокших собак
грязь месить - наслажденье, в овраг
заглянуть - наслаждение вдвое:
темь, травы колыханье, со мною -
Бог и страх.
Пусть летуча по ломаной траек-
мчится -тории мышь очертя,
я в ручей зашвырну свой чинарик
и от страха всплакну, как дитя.
А с погоста, где тлеют их кости,
тех людей, что дышали вчера,
я миную бревенчатый мостик
и в лесу пропаду до утра.
Ты гори, мой костер на поляне,
искры в черное небо мечи.
Милый друг мой, тебя на свиданье
призываю из ночи в ночи:
приходи, мы расстелем рубаху,
с женскою плотью мужскую сразим,
и не раз, и пошлем ее на ...,
жизнь, в которой так тесно двоим,
срубим избу, детей нарожаем,
а налоги платить погодим,
приходи, назовем его Раем, -
это место, - здесь дождь нескончаем, -
хрен посадим и редьку взрастим.
Он эпигон и неврастеник,
он день и ночь стихи строчит.
Что движет им? Нехватка денег?
В веках остаться норовит?
Пойдет направо - встретит Блока,
налево - Колова найдет.
и в небесах он видит Бога
и в недрах гад подземных ход.
И в сорок ничего не знача,
он вся и всех берет на понт,
по нем Канатчикова дача
тоскует, от него - Литфонд.
Играют волны, ветер свищет,
он в Цэдээле водку пьет.
Увы, он славу не отыщет,
но язву, точно, наживет.
Под ним струя светлей лазури,
над ним - луч солнца ясный, но,
женатый на Литературе,
он с жизнью разведен давно.
Но в день, когда определенно
он перестанет мельтешить,
вы помяните эпигона
свечой за упокой души.
От травы и песка не отвыкла стопа,
нюх - от запахов лета.
Замани меня в дебри, лесная тропа,
испещренная пятнами света.
Если леших не стало, то есть еще лес,
если нет водяных и русалок,
то вода еще есть и окрестности без
теплостанций и свалок.
Я бы жил здесь, как в Ясной Поляне Толстой,
по утрам на соху налегая,
потому что охотник до жизни простой,
но далась - городская,
с лязгом, смрадом, народом, впадающим в раж,
нервотрепкой и страхом,
крематорием. Я бы собрал саквояж,
и пошла б она на ...!
Но держусь.
У кого голова заболит,
известит вас Госкомприрода:
не уран распадается - Ивин смердит,
как последний поэт из народа.
Здесь воздух еще без свинца, углерода и хрома
Стоит, студеный, и пахнет печным отопленьем.
Бледно-розовый флаг полощется над сельсоветом
(Сельсовет в подчинении у Тотемского райисполкома),
И не похоже, что веет теплом весенним,
А вороны если летают, то все же молчат при этом.
А собаки если трусят по помойкам, то молча, по делу,
А люди если выходят, то за особой нуждою,
А коты на снегу отряхивают лапки, каждую порознь,
В палисадниках спит до весны заиндевелая поросль,
И ни звука с реки, убеленной белою пеленою,
Тишина нахлобучилась на поселок, и мурашки бегут по телу.
Рассказать бы кому, не поверят, насколько здесь тихо,
Ни арабского кризиса, ни Чернобыля, ни Карабаха,
Лишь старухи у окон молча стареют, на улицу глядя,
Вечером же куделю прядут для какого-нибудь занятья.
А ночью, если выйти во двор, к телу примерзнет рубаха,
Да моча убегает в снег, и звезды как рассыпанная гречиха.
Я когда-нибудь, точно, сбегу отсюда в страну Анголу
Воевать на стороне этих пресловутых УНИТА,
Там, по крайней мере, я не рискую соскучиться или замерзнуть.
А пока же стою посреди двора как настоящий олух,
И читаю тайную звездопись радостно и открыто,
И постигаю азы мирозданья по азбуке звездной.
Свечерело. Грузные жуки
пролетают, и лилеи пахнут,
и висят по банькам пауки,
говоря возвышенно - Арахны.
Здесь мой друг, котенок-игрунок,
с коим так уютно в сеновале
спать: свернется, серенький, у ног
и мурлычет - мирно засыпали...
Завтра в путь, но не могу заснуть.
Обойду глухие палисады,
освежу ночным дыханьем грудь.
Плюнуть можно, а грустить не надо.
Зелено на Западе с багрянцем,
жгут костры на берегу реки,
и кружат поденки-мотыльки
над кострами в белоснежном танце:
хороша приманка для язей
на потеху сельским рыболовам.
Пахнет дымом, сеном и лиловым
сумраком. А на душе моей -
тишина и грусть годов ушедших.
Полнолунье. Псы во всех домах
лают. Понимаю сумасшедших:
в полнолунье сам схожу с ума.
Так красна, кругла и так туманна
в небе полуночная луна!
Расстрелять бы стерву из нагана,
чтоб погасла навсегда она.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]