Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность



        *


        Из цикла "Первым тебя повстречает вокзал"
        * Оседлая жизнь до постыдных седин...
        * Ты уедешь на остров...
        * Судьбы нас гонят по свету взашей...
        * Дождь заключен в овал лица...
        * Неосторожно по темной Остоженке...
        * Весь Петербург в себе не унесешь...
        * Все спешат на вокзал...
        * Первым тебя повстречает вокзал...
        Из цикла "Поэзия опять проходит мимо"
        * Поэзия опять проходит мимо...
        * Всякий труд - повивальный...
        * СОНЕТ В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ...
        * Нет образа во мне...
        * РЕПЕТИЦИЯ ОДИНОЧЕСТВА
        * Есть на всякую мудрость избыток печали...
         
        * В мой дом стиральная машина...
        * Расступится тьма и проклюнется тема...
        * Конец зиме. Пронзительный дискант...
        * Опять тебе бессонница - родня...
        * Октябрь блаженный куполами рифм...
        Из цикла "Стихи к дочери"
        * К твоим ногам дары несут волхвы...
        * Когда успокоятся руки...
        * В ночи свободен от страстей и битв...
        Из цикла "Привычки сентября"
        * Куда еще напрячь свою стопу?..
        * Красть дни пригожие у лета...
        * Жив страж души во тьме потерь...
        Из книги "Дворы и башни"
        * Твой прижизненный сон...
        * Поедем на зимнюю дачу...


          Из цикла "Первым тебя повстречает вокзал"


          * * *

          Оседлая жизнь до постыдных седин.
          А в мыслях - кочевье, а в сердце - бродяга.
          Возьмите меня в обновленный Берлин -
          прибиться к стеклянной кормушке Рейхстага.

          Здесь, в нашей глубинке - снег, суржик, орда.
          В бубенчатых тройках - ловцы и медведи.
          О, в лето Германское! К Рейну. Туда,
          где Райнер Мария и Рильке - соседи.

          Легко ли до Праги рукою подать,
          где тело не ведает бренности веса? --
          Легко надышаться, трудней не дышать
          хрустальною дымкой богемского леса.

          Хоть смыслы расставь, хоть шагать перестань,
          нигде не отыщется русское слово.
          Немецкая речь, птичий клекот в гортань
          вернувшийся в поисках пищи и крова.

          2002

          _^_




          * * *

          Ты уедешь на остров,
              что сам по себе - материк:
          и велик, и державен,
              и так одержим стариною,
          что чужой примеряя язык,
              как потертый парик,
          рассечешь времена
              и забудешь, что сталось со мною.

          Где вокзал, на котором встречаю тебя? Где часы,
                      под которыми жду
                        опоздавший к полуночи скорый?
          Протянуть колею бы до взлетной твоей полосы,
          дотянуться к тебе через время, и реки, и горы.

          Битломан и бродяга, к чему нам плодить расставанья,
          бороздить расстоянья, вымаливать встречи на миг?
          Но уедешь на Остров, что сам по себе - мирозданье,
          бесконечный в тумане, зачерпнут тобою из книг.

          Мой вокзал для тебя -
              лишь пролог в предстоящую повесть,
          где плывет Ливерпуль по реке,
              как отвязанный плот.
          Здесь бронзовый Ленин меня провожает на поезд.
          Там бронзовый Леннон приветствует мой самолет.

          2002

          _^_




          * * *

          Судьбы нас гонят по свету взашей.
          Но подкрадется - тише! -
          время зайца, время ушей,
          время слушать и слышать.

          Судьбы - не судьи глазастых ночей.
          В недрах щекастых чернильниц
          время рыси, время очей,
          коему ты - очевидец.

          2002

          _^_




          * * *
              Наталье Бельченко

          Дождь заключен в овал лица.
          Орел - засов, решетка - решка.
          Мой май до дыр, лучом бряцай
          и лущи солнечный орешек.

          Под дождь такой никто не спит.
          Но, кратковремен и бессвязен,
          гремит, одной грозой не спет,
          умолк, другой грозой досказан.

          2002

          _^_




          * * *
                Владимиру Артюху

          Неосторожно по темной Остоженке
          ты без меня не ходи до утра,
          по переулкам, прохожим не хоженным,
          сквозь лабиринт проходного двора.

          Детские страхи и страсти весенние
          сладкой занозой заныли в груди.
          Сретенкой в Вербное Воскресение
          ты без меня не ходи, не ходи.

          1997

          _^_




          * * *

          Весь Петербург в себе не унесешь.
          Не провезешь его через границы...
          Он прячет под личиною гранита
          столетьями накопленную дрожь.

          Не верь столпам и книжникам не верь:
          в Божественной комедии заката,
          как небожитель, смертен ты, как зверь,
          раним, и светел, словно император.

          Когда барочный оглушает гам
          и затрудняет промысел сюжета,
          мы с Петербургом ходим по дворам,
          как летопись, отслеживая лето.

          Неправда, что нельзя везде успеть.
          Нам повезет и это тоже ложно.
          Мы - рыбаки, закинувшие сеть
          в кипящий мат и омут Техноложки.

          Схлестнувшись, нам уже не разойтись,
          как Невский и Нева при первой встрече.
          Но каждый камень, только прикоснись,
          доверен мне, как Истина - Предтече.

          Декабрь 2002

          _^_




          * * *

          Все спешат на вокзал. Даже тучи в Европу плывут.
          Неужели случится и нам? Неужели придется
          оставлять доморощенный свой, домотканый уют,
          где заботливой Паркой суровая нитка прядется?

          Существует Италия только в рассказах друзей.
          Затяни наважденье потуже, как в талии - пояс.
          Палиндромный мой быт: дом - базар - стадион - Колизей -
          Колизей - стадион - дом
                и мимо промчавшийся поезд.

          За оседлую жизнь не по силам назначена дань.
          Не в печной ли трубе удержать собираешься тягу
          к перемене значений, мельканью названий и дат,
          где усталые львы на лазурные стекла прилягут?

          Неужели и нам суждено? Неужели и нам
          собираться однажды велят милосердные боги?
          К чужеземным мирам, к черноземным доплыть берегам,
          как гадальные карты Европы - раскинуть дороги.

          2002

          _^_




          * * *

          Первым тебя повстречает вокзал.
          Утро. Дожди промывают перроны.
          Что он тебе обо мне рассказал?
          То, что ему настучали вагоны.

          Что я тебе рассказать не смогу?
          Скифский прищур европейского неба,
          сколько прощаний и все на бегу,
          будни кочевья: где выпросить хлеба.

          Наши миграции по площадям:
          от Привокзальной к Московской и дальше.
          Что я с тобой разделю? Что отдам -
          путь верстовой, Город в книгу сверставший?

          На Привокзальной прослушивай мир.
          Речь незнакома, как будто чужая.
          Кто здесь встречающий, кто пассажир?
          Кто остается и кто уезжает?

          2002

          _^_




          Из цикла "Поэзия опять проходит мимо"


          * * *

          Поэзия опять проходит мимо
          руки, которой вечное перо
          привычней топора, приятней дыма
          с горчинкой летних гречневых костров.
          Что слава? То в петлице, то на шее.
          На каждое "хочу" приходит час.
          Поэзия сложнее и страшнее,
          чем немота, настигнувшая нас.

          1997

          _^_




          * * *

          Всякий труд - повивальный
          (рождать и рождаться - больно).
          В готической готовальне
          зреет чертеж колокольни.
          Станет ли посохом ветка?
          Плод ли к Земле отпустит?
          Станет грудная клетка
          бронзовым - в сквере - бюстом,
          там где полы - поляны?
          Видящий все не подскажет
          стать ли песку стеклянным
          куполом или пляжем.
          Судеб искусный резчик
          суть мастерства не выдаст.
          В замысле каждой вещи
          час плодотворных мытарств.

          20.02.2002

          _^_




          СОНЕТ  В  ЛЕТНЮЮ  НОЧЬ

          В ночи близки огни на небесах.
          Звезда к звезде льнет, как любовник пылкий.
          Сон разума рождает чудеса.
          Уснула роза в горлышке бутылки.

          Ищи спасенья среди книг. Их мир
          реальнее, чем наш, что только снится.
          О, сон! Ты - миг...
          О, Вильям! Ты - Шекспир,
          сраженный в спину сновидений спицей.

          Бессмысленно чужие голоса
          укладывать в прокрустовы страницы.
          Пора самой летать под небеса...
          Как окрыленно загнуты ресницы!

          Офелия, голубка, ты ли это?
          дождинка в мокром клювике сонета.

          2002

          _^_




          * * *

          Нет образа во мне. Чтоб высечь фразу,
          разверстываю пропасть шириной
          в десяток слов. И нехотя, не сразу
          приходит ожидаемое мной.
          Пусть наши нерастраченные судьбы
          в потомках вызывают интерес.
          Но образы минувшего, как судьи,
          в потемках ждут с ружьем наперевес.
          Нет образа. Есть цвет его и запах.
          Еще не роза - только лепесток.
          Как долго Солнце катится на Запад, -
          толкни его и канет в водосток.
          Теперь гляди внимательнейшим оком,
          пока глаголы рвутся напролом,
          как образ отшелушивает кокон
          и машет недоразвитым крылом.

          1997

          _^_




          РЕПЕТИЦИЯ  ОДИНОЧЕСТВА

          Может так напророчишь творчество,
          зацепившись зрачком за мглу?...
          Репетиция одиночества -
          ожидание на углу.
          Под часами, в шестнадцать с четвертью,
          за лесами, за стройкой, за
          полнолуньем
          кошачьей честностью
          загорятся твои глаза.
          Пусть невнятное оправдание
          как целебный течет бальзам, -
          беспросветное ожидание
          ты однажды узнаешь сам.
          Вихри веют косые, куцые.
          В ожидании стих затих.
          И октябрь, как революция,
          назревает в умах людских.

          1996

          _^_




          * * *

          Есть на всякую мудрость избыток печали.
          С каждой буквой чуть ближе развязка, чем смерть.
          Я смотрю на тебя, как на свет, а вначале
          я смотрела в тебя, как в зеркальную твердь.

          То ли демоны шутят над памятью спьяну,
          то ли ангелы видят на миг наперед:
          я смотрю на тебя, как целитель на рану, -
          будет больно сперва. А потом заживет.

          Декабрь 2002

          _^_




          * * *

          В мой дом стиральная машина
          вошла и встала у стены.
          О как мне дороги, мужчина,
          реализованные сны!

          Я стала женщиной твоей,
          когда взвалила ей на плечи
          тоску о чистоте вещей
          (себе - о чистой русской речи).

          Я стала женщиной опять.
          Во мне легко скончалась прачка.
          Но тянет Город постирать.
          Гляди: весной Подол испачкан.

          2002

          _^_




          * * *

          Расступится тьма и проклюнется тема -
          всем неоперившимся темам чета.
          Я долго корпела над азбукой тела,
          но только к весне научилась читать

          тебя по губам, облаченным в улыбку,
          как светская куколка в кокон одежд.
          Пока наважденье не схватит за юбку,
          узнаю твой рот,
              род, число и падеж.

          Я скоро осилю грамматику улиц.
          Сквозь абрисы зданий дворы различу,
          где бравые дворники с пылью схлестнулись,
          метлу, словно штык, прижимая к плечу.

          Сетчатка, как невод для ловли сюжета,
          зрачок, настороженный, словно паук,
          готовы помаяться в кузнице лета,
          где хватит работы для глаз и для рук.

          Тебя, мой учитель, тебя, мой учебник,
          держу при себе, и твержу, и зубрю:
          от пламенных "Ох" до "Увы, но..." плачевных.
          Читаю взахлеб. А писать не люблю.

          Декабрь 2002

          _^_




          * * *

          Конец зиме. Пронзительный дискант
          вплетает март в кошачие распевки.
          На перекрестке рыжий музыкант
          затеял блюз средь толкотни и спешки.

          Февраль, недолга память о тебе.
          Сметает ветер снег, как паутину.
          Лишь рыжий черт играет на трубе
          мелодии святого Валентина.

          2002

          _^_




          * * *

          Опять тебе бессонница - родня
          из отдаленных мест, из тех провинций,
          где ночи коротают у огня
          столицам неизвестные провидцы.

          Пока июль резвится во дворе,
          чумаз и бос, в созревших зернах света,
          они не спят и даже в сентябре
          в угодьях сна хозяйничает лето.

          И разве можно спать в такую рань,
          когда росой оплаканы потемки?
          Не ведает моя Тьмутаракань,
          кого в святые выберут потомки.

          О жар пророчеств в дымке золотой!
          Закрыл глаза - и яблоки созрели.
          В какой глубинке будущий святой
          заходится от крика в колыбели?

          Рыжеет луг. Редеет дым костра.
          Повсюду близкой осени приметы.
          Купалы за плечами и Петра
          неделю как отпраздновало лето.

          2002

          _^_




          * * *

          Октябрь блаженный куполами рифм,
          каскадами дворцов и переходов
          подземных, катит Солнце, как Сизиф,
          по крышам от заката до восхода.
          Еловою щетиною к щеке
          прилипший месяц, пасмурный и горький...
          Но хлебный мякиш раскатать в руке
          и вылепить Владимирскую горку.
          Доспехи и мечи пустить на слом.
          Коней ретивых сдать на перековку.
          Но выбрать наугад одно из слов
          и обозвать равнину Борщаговкой.
          Открыть лицо навстречу небесам,
          когда нахлынут слезы половодьем.
          Но каждый вечер этот Город сам
          творит себя по моему подобью.
          Осваивая новые места
          и занимая земли своевольно,
          он пролегает складкою у рта
          и морщит лоб устало и довольно.

          1995

          _^_




          Из цикла "Стихи к дочери"


          * * *

          К твоим ногам дары несут волхвы.
          К твоим стопам прикладываю губы.
          Архангелы настраивают трубы.
          Бредут по небу сонные волы.
          Еще венец не падал с головы
          и первый слог не источали губы...
          Но дни пройдут, как по реке волы.
          Весы качнутся. Год пойдет на убыль.
          Стрелец проверит прочность тетивы.
          Весы качнутся. Год начнется снова...
          К твоим ногам я возложу дары -
          родную речь и ласковое слово.

          Ноябрь 1997

          _^_




          * * *

          Когда успокоятся руки,
          дремота окутает лоб -
          забудешь и горы, и реки,
          и первый осознанный слог.
          Над елкою вертится бойко,
          играет гирляндой сквозняк -
          прокравшийся в щели разбойник,
          проросший без спросу сорняк.
          Пути сновидений случайных
          сплетутся под утро в клубок -
          вернешься в свой первый Сочельник
          по каждой из этих дорог.

          Январь 1998

          _^_




          * * *

          В ночи свободен от страстей и битв
          мой мир, мой Рим, где дочь глазами Фавна
          в глаза зверей игрушечных глядит,
          где жизнь, как луг, пестра и сарафанна.

          Пенаты охраняют наш уют.
          А дочери - лишь дай удобный случай:
          ее глаза меня подстерегут
          и все секреты музыкой озвучат.

          20.02.2002

          _^_




          Из цикла "Привычки сентября"


          * * *

          Куда еще напрячь свою стопу?
          В каком овражке девственного леса
          укрыться и нашаривать тропу
          крадущимся зрачком лесного беса?
          Когда еще останемся вдвоем
          и насладимся досыта друг другом...
          Ручей, как Дафна, входит в водоем
          и тонет в ряби первого испуга.
          Мохнатый зверь усталое чело
          склоняет над прозрачною водою.
          И если в мире существует зло,
          оно пройдет над нами стороною.

          _^_




          * * *
            Леониду Николаевичу Вышеславскому

          Красть дни пригожие у лета,
          как яблоки у Гесперид,
          в привычках сентября. Но эту
          он ненадолго сохранит.

          Тепло выходит из тебя,
          как лицедей из роли главной.
          Пусть ты для осени - сентябрь,
          пусть ты - проулочек за Лаврой,

          залитый лиственной тоской,
          где сластолюбец новобрачный
          сентябрь в орнамент воровской
          вплетает день, как шелк, прозрачный.

          2003

          _^_




          * * *

          Жив страж души во тьме потерь.
          Пусть тьма незряча и невзрачна,
          но чуткий страж и чудный зверь
          во мне соседствуют удачно.

          Тебе, мой саблезубый страх,
          не выстоять, как стенам Рима,
          когда во мне и зверь, и страж,
          как страсть и стыд, нераздвоимы.

          Исполни жалобу мою.
          Покуда стыд слабей желанья,
          я зверю о любви пою,
          о роднике и гибкой лани.
          Исполни жалобу мою.

          Под небом беспросветно - синим
          она крылатее, чем Сирин.

          Она настойчивей, чем речь,
          из горла хлынувшая лавой.

          Спит зверь в груди моей усталой.
          И страху некуда прилечь.

          2003

          _^_




          Из книги "Дворы и башни"


          * * *
                      Огюсту Родену

          Твой прижизненный сон - вспоминать незнакомую местность,
          даму в розовой шляпке в осеннем плаще Фонтенбло.
          Вечный мальчик Амур потерял свою прежнюю меткость:
          целит в сердце, но тычутся стрелы то в пальцы, то в лоб.

          Мальчик, дай мне любви из парижских романов Ремарка,
          но лукавый ребенок со смехом опустит лук.
          Будешь долго смеяться, малыш, досмеешься до марта,
          до пощечины ветра, набросков, чернильных луж.

          Боже, дай мне Париж, приручи, прикорми его, Боже,
          пусть он в узел затянется, кошкой свернется у ног...
          Запах сыра и сырости, запах фиалковой кожи
          пропитает стихи, как повидло - парадный пирог.

          1995

          _^_




          * * *

          Поедем на зимнюю дачу,
          туда, где на Мокрой Губе
          четыре архангела плачут
          и чертик скребется в трубе.

          Наш домик ютится на склоне,
          где с лета готовы дрова.
          И свежие сливки в бидоне
          приносит Наташа-вдова.

          Там, на станционном пригорке
          философ живет почтальон,
          он мир величает: "задворки",
          он тайно в Наташу влюблен.

          Когда разгуляется стужа
          и скрипом заполнится дом,
          Наташа скучает без мужа,
          горюет и плачет о нем.

          И горя в природе так много,
          что им захлебнуться - пустяк,
          но можно найти на дороге,
          в проталине медный пятак.

          И можно прожить на отшибе,
          соседствуя только с рекой,
          и прятать былые ошибки,
          как медный пятак за щекой.

          1995

          _^_



          © Ирина Иванченко, 2003-2024.
          © Сетевая Словесность, 2003-2024.





Словесность