Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




САРАБАНДА


Variatio 11. a 2 Clav. Пузатый и Агриппина

Месяца два назад, противной осенью, Харитон занимался фотографией хозяйственного мыла и зубного порошка. Вот чудо - на десятый год рекламы импортной зубной пасты народ, наверное, из чувства противоречия бросился мешками закупать родной зубной порошок. Как оказалось, сильнее всего наши люди чистят зубы перед Новым Годом - продажи подскочили в два раза. Отечественный производитель - завод "Старый Коммунар" - был тайно куплен хитрым и коварным американским капиталистом Джеком Саттоном. Худощавый и шустрый Саттон за три недели восстановил конвейер и наладил заодно производство экологически чистого яда для тараканов "Жуковский Удар", женскую пудру из натуральных компонентов "Санта-Барбара", а также детскую присыпку "Просто Мария". Саттон разумно полагал, что люди любят покупать знакомые вещи, на рекламу ему тратится не хотелось, но вот загадочный зубной порошок, о котором ему поведал сторож завода, заставил его промучится целую ночь. В Америке порошка не было, и это открывало для него совершенно сияющие перспективы. Саттон мечтал завалить Европу и Америку дешевым зубным порошком, а если товар не пойдет, то отделаться хотя бы ядом или присыпкой.

Вскоре по заказу Саттона над изучением состава порошка и его возможной модернизацией уже работал целый химический институт. Оставалось лишь сделать рекламный щит и продумать название. Знакомый астронавт, слышавший про успехи русских в космосе, вступил с ним в долю и предложил название "Звездная Пыль". Саттон работал самозабвенно и уже четыре недели подряд сам три раза в день после еды испытывал "Звездную пыль" на себе. Результаты поражали его все больше и больше. Главное, его перестали мучить хронические запоры, с которыми он безуспешно боролся у себя на родине.

Саттон нашел себе помощника - пузатого парня Леню. Оказалось, давным-давно этот Леня учился с Харитоном в одном классе и был обычным троечником. Один раз Леня даже слегка обиделся на Харитона, когда тот сделал из него фотомонтаж для школьной стенгазеты. Леня восседал там на пышном кресле как Гулливер, а вокруг, в виде лиллипутов, бегали его одноклассники и учителя и умоляли его сделать уроки. С другой стороны, картина получилась почетная, и Леня даже гордился, что его все так уважают и принимают за Гулливера. Поэтому когда надо было сделать рекламный плакат для зубного порошка, Леня сразу позвонил Харитону.

Это был как звонок с того света. Голос Лени не сильно изменился, Харитон сразу вспомнил молодость, школьную дружбу и подумал, как далеко от него теперь этот Леня и все остальные его школьные приятели, и как пусто ему теперь жить одному. В классе Леня сидел у окна на четвертой парте. Почему-то такие детали Харитон помнил лучше всего. Ветровский, кстати, сидел в среднем ряду на первой парте, а Харитон - сразу за ним.

Леня еще больше поправился, носил на работе огромный костюм, рыжую бороду, сильно потел и говорил совсем про другое. Правда, его все еще можно было узнать по походке. Вскоре Леня дал Харитону целую студию для создания полноценного порошкового образа. Но дело шло плохо, у Харитона не было свежих идей, да и Саттон все больше склонялся к яду и присыпке. С тараканами дефицита не было, присыпку тоже пока покупали, но меньше, а вот основными потребителями порошка оказались беззубые пенсионеры. Молодежь и среднее поколение увлекались в основном жевательной резинкой.

Однажды Леня зашел к Харитону в его порошковую студию, шумно дыша и утирая лицо полотенцем после очередного разговора с шефом. Спустив пузо вниз, Леня приник к видоискателю. Харитон поспешно снял крышку с объектива. Аппарат был направлен на зеленую стену, прикрытую синей занавеской. Прошло минуты две.

- Тут такое дело, - начал Леня, отпав от объектива, - у тебя баба есть?

- Какая баба? - не понял Харитон.

- Ну, женщина или девка какая-нибудь на примете.

- Да нет пока, - грустно ответил Харитон.

- А найти можешь эту, как их там называют, фотомодель, только по-ядренее и подешевле?

- А зачем?

- Да я, знаешь, хочу коробки такие делать для белья ихнего, женского, и надо мне фотку туда наклеить с голой бабой в этом белье, понял?

Харитон сразу же согласился. От зубного порошка у него уже началась аллергия, приходилось много снимать разных счастливых пенсионеров с прекрасными вставными челюстями, которых было невозможно найти, а тут явно материал будет другой. Вот так всегда бывает - ждешь полгода подарка с неба, а приходит вдруг неизвестно откуда такой подарок - пузатый одноклассник, златая цепь на дубе том, сверху полотенце, глаза красные, голова бритая, и хочет еще бельем заниматься!

- А как бы мне образцы взять, что снимать-то? - спросил Харитон.

Леня глядел в видоискатель и заворожено вращал сверкающие никелированные кольца - диафрагма, резкость, так нравилась ему эта игрушка, что даже девки в белье ушли на второй план. В следующий раз будет, наверное, заниматься производством фотоаппаратов, думал Харитон, записывая адрес Лениной фабрики женского белья "Агриппина". Итак, Леня предал хлипкого Саттона и всем своим могучим телом отдался "Агриппине".

Ехать надо было с Савеловского вокзала. И где там может быть эта фабрика? Только теперь, спустя два месяца, Харитон наконец-то собрался съездить за образцами на станцию Луговая. Как ни странно, по телефону ему ответили, что приехать за образцами можно, только лучше не в понедельник и не пятницу. Это было довольно разумно, и Харитон отправился туда во вторник, на следующий день после встречи с Верочкой.

В пустой утренней электричке из Москвы Харитон сразу околел, но холод компенсировался ясной головой и легкими ознобными мыслями. Он еле успел на девять тридцать три - последняя до перерыва, а после перерыва ехать совсем не имело смысла - пока доберешься, уже будет часа три, сумерки, и на фабрике наверняка никого не будет.

Что его всегда радовало после города - это просторы белых полей, или наоборот, густой заснеженный лес, подступающий к самым рельсам - совсем другие картины, от которых отвыкают глаза в прямоугольных каменных городских местах. Зимой особенно приятно, что все кривое и грязное покрывается белым и пушистым, холодное солнце медленно укладывается вниз, его легкий свет и ледяной ветер бьют в лицо, скрипит под ногами, дымится розовым над крышами засыпанных доверху домов, и падает с елок, рассыпаясь искрами на лету. И хорошо, если делать ничего не надо, а только дышать и смотреть.

Харитон вышел из электрички, застегнул молнию доверху, укутал шею шарфом и крепко натянул старые перчатки. Поезд быстро ушел дальше на север, стало так тихо, будто заложены уши от насморка. И где здесь может быть эта фабрика? Сразу после платформы начался сосновый лес, Харитон бодро поскрипывал по тропинке, еле протоптанной от станции к деревне, которая, по словам Лени, должна быть километра через полтора.

Голубой сосновый воздух вдруг сменился горячим хлебным запахом костра, но огня нигде не было видно, Харитону захотелось свернуть в сторону на этот запах, послушать треск сучьев, шипение сырых дров, посидеть у тепла и даже подсушить на огне корочку хлеба, надетую на тонкую ветку.

Вскоре показалась искрящаяся опушка, и за полем уже виднелись низенькие деревянные избы, хотя рядом были уже и повыше, из камня, построенные недавно. Ну хоть кому-то жить стало лучше, или так всегда - кому-то лучше, или это кажется? - думал Харитон, глядя на двух и трехэтажные кирпичные дома в стороне от деревни. Он еще немного поплутал по деревне, у магазина ему наконец, показали правильную дорогу, и он направился к зданию бывшего сельского клуба.





Variatio 12. a 1 Clav. Canone alla Quarta. Коробка

Вернувшись домой, прямо в пальто и в ботинках, Верочка скорее подошла к зеркалу, чтобы проверить, как она выглядит. Вначале она посмотрела на себя издали, потом приблизила лицо к самому своему носу и почти дотронулась влажным кончиком до холодного запыленного стекла, снова сделала шаг назад, повернула голову налево и скосила глаз в сторону, чтобы увидеть себя сбоку. Притянутая морозом кровь разогрела щеки, и Верочка решила все-таки снять пальто и ботинки.

Дедушка тихо шуршал газетой на кухне, по радио медленно шли последние известия, Верочка сидела на унитазе, и в тот миг, когда последние капли падали вниз, а до метеосводки было еще далеко, она вспоминала свой поход к фотографу.

А он оказался не такой уж противный. В квартире, конечно, грязновато, но видно, что он скромный и положительный. В школе-то вообще никого нет. Верочка оторвала кусок бумажки, чтобы промокнуть лишнее. Что же мне теперь делать? Хоть бы в этот день был какой-нибудь педсовет или родительское собрание, чтобы можно туда не идти. Нет, педсовет был в прошлую пятницу, родительское собрание будет на следующей неделе, а эти дела, - тут она попыталась вспомнить, когда они были в последний раз, ну да, на 23 февраля, и поздравлять-то было некого, значит, еще две недели, в общем, нет никаких оправданий не идти. Надо только так сделать, чтобы лицо никто не увидел, а то что в школе подумают. Как же мне все они надоели, видеть их не могу. Вот стану моделью, выйду замуж и не буду вообще ходить на собрания. Она нажала на черный шарик, и холодные брызги, как всегда, заставили ее поморщиться от отвращения. Идиотка, надо было вначале встать, а потом спускать. Она оделась и стала намыливать руки. Вряд ли он будет приставать. Такой скорее всего вообще всего боится. Может, потренироваться на нем и попробовать его соблазнить хотя бы ради смеха. Как вообще это делается? Она сразу вспомнила, как ей были противны подруги и всякие девицы на улице, которые крутили задом и кокетничали со всеми подряд. Ах, какой вы умный, ах какой вы сильный, ах какой вы интересный, ах какой вы симпатичный, ах дайте я за вами поухаживаю, ах можно вам салатик положить, ах как это было чудесно, ах, подвезите меня домой, ах я плохо себя чувствую, ах какая у меня тяжелая сумка, ах какой вы написали интересный роман и т.д. и т.п.

Все они все равно уроды, кретины, дураки и сволочи. Ну вот этот, хоть бы чаем угостил, представляю, какая у него чашка - черная от старой заварки, за ручку взяться противно. Посуду мыть не умеет, скорее всего. Надо все-таки подумать, до какой степени можно с ним поиграть. Предположим, прийти к нему еще раз - можно. Вот он захочет меня снимать - пожалуйста, можно смотреть на него как-нибудь особенно, или одеть специальную юбку с кофточкой. Да, вот чем она сейчас займется - долгим подбором своего наряда в пустом шкафу. Как всегда, места нет, а одеть нечего. И что там только лежит, может, уже все можно выкинуть? Нет, нельзя, мода может опять вернуться, как тогда я ошиблась с теми итальянскими сапогами на высокой платформе! Сейчас они были бы как раз. Она вытерла руки и направилась к шкафу со сломанной дверцей. С верхней полки сразу свалились какие-то шапочки и перчатки. Тут еще так темно, что ничего не видно. Да и смотреть-то особенно нечего. Где-то, кажется, она спрятала новые трусы в итальянской коробке. В дальнем углу рука наткнулась на скользкий картон, Верочка спустилась с табуретки и поднесла коробку ближе к свету. Испуганная блондинка с полуоткрытым ртом, скрестив руки на груди, сдвинула ноги вместе. Грудь была не очень большая (видно, на лифчиках она не специализировалась), да и ноги были обрезаны, правда, кожа у нее гладкая-гладкая, и талия есть, особенно, когда ее сняли сбоку так, что талия кажется уже, а бедра, наоборот, - шире, - надо мне тоже будет так вот стать перед ним.

Гладкая сплошная ткань обтягивала выпуклый равнобедренный треугольник, но его вершины при равных углах были срезаны, и дальше начинались полупрозрачные узорчатые четырехугольники. В центре, чуть ниже пупка, находился маленький веселенький бантик. Полупрозрачные четырехугольники кончались на краях бедер, а дальше опять начиналось сплошное гладкое поле, ограниченное простым швом толщиной, наверное, 3-4 мм. Таким образом, фантазия в этой модели разыгрывалась только за счет бантика и узорчатых четырехугольников. Они были довольно узкие, но блондинка, видимо, загорала на берегу Сицилии без них, и никакого следа на ее смуглой коже не осталось, если не считать следов от укуса Педро в самую ее сочную часть, но эта мякоть на снимке была сзади, и припудренные синие следы в кадр не вошли. Сверху, кстати, тоже все загорело одинаково. Кроме трусов, у нее еще были алые крашеные ногти, и они тоже выглядели как часть одежды, прикрывающей грудь. Педро пришел весь расцарапанный этими ногтями и красный как рак. Перегрелся на солнце. Но его на коробке, к счастью, было не видно.

Да и трусы там лежали совсем другого цвета - черные, но фасон такой же. Верочка посмотрела на другую сторону - вдруг там виден укус? Там почему-то были две маленькие фотографии двух бюстов в лифчиках, без рук и без головы, даже волосы не влезли в кадр, хотя блондинка была довольно волосатая. Может, лифчики накинули на других? Странно, почему блондинка не могла сразу одеть и трусы, и лифчик. Здесь была какая-то загадка. Наверное, грудь оказалась неподходящая - маленькая, или чересчур большая. Верочка перевернула коробку и внимательнее взглянула, что же она так старательно прикрывает своими алыми ногтями. Нет, грудь у нее все-таки маленькая, и она облегченно вздохнула.





Variatio 13. a 2 Clav

Он решил не останавливаться и смело идти до конца. Как обычно, грязные двери, черный коридор, в конце едва светилась полуоткрытая дверь. Вдоль стен располагались черно-белые манекены, Харитон обрадовался, что здесь наверняка что-то шьют. Место было небогатое, и они, конечно, заплатят копейки. Он долго думал, какие первые слова сказать, чтобы его сразу не отправили обратно в Москву. Жалко было бы совершить такой путь впустую. Сквозь светлую щель из комнаты пробивалась тишина, скрип ручки и перелистывание бумаги. Он ожидал увидеть желтый облезлый стол, заваленный серыми бухгалтерскими документами, книги учета, квитанции, накладные, счета и прочие безумно скучные вещи. В других комнатах было тихо, как будто сегодня, во вторник, никто не работал. Харитон подошел к свету и постучал. Пузатый уехал на склад и будет к вечеру. Образцы сейчас положу в пакет, вам какого лучше размера? Харитон стоял весь красный от мороза и лифчиков, а замдиректора Софья Павловна, полная дама в оренбургском пуховом платке, искала в шкафу нужные детали. Со стен конторы на Харитона во все глаза смотрели те самые девицы. Видимо, именно они и послужили толчком для отечественного производителя. Харитон сразу ослеп, но сообразил попросить еще и старый каталог изделий, чтобы по лучше набраться зарубежного опыта. А вот Софья Павловна обмотала платок еще разок вокруг поясницы и заткнула скользкие концы за пояс. Ей было совсем не жарко, хотя остальные дамы на стенах истекали масляным потом и солеными океанскими брызгами. Она проводила взглядом ослепшего Харитона и усмехнулась. Сказывался ее богатый опыт и большой профессионализм. Она ловко складывала лифчики один в другой, один в другой, и тут Харитон с ужасом подымал, что совершенно не знает нужного размера. Поэтому на всякий случай он попросил все возможные варианты цветов, размеров и фасонов. Получилась большая синяя сумка-спекулянтка, с которой ездят все торговки на рынках туда-сюда, туда-сюда.

- Я все обязательно верну, вы не волнуйтесь, - сказал Харитон.

- Между прочим, наш проданный товар обратно не принимается, обмену не подлежит, вы что, не знаете, первый раз что ли? Ах да, Леня предупредил меня.

Харитон подумал, что сейчас ему еще придется платить за все это удовольствие. Софья Павловна смягчилась.

- Не бойся, я тебе один брак дала, так что смотри повнимательнее, каким боком снимать будешь, вот видишь, тут шов разошелся, тут порвано, тут застежка сломалась, и тут еще дырочка, в общем, везде там посмотришь перед тем, как одевать-то. Это еще когда у нас технология не была отлажена, было много претензий, но сейчас уже все идет без брака, все ровно, не бойся.

Харитон молчал. Какие есть у нас в стране все-таки честные и добросовестные работники! Он застегнул сумку на молнию, чтобы сокровища не промокли от снега.



Софья Павловна записала в книге учета "Расход", потом с шумом захлопнула ее и затянула потуже распустившийся платок на пояснице.

- Ну, пойду в магазин за хлебом, сейчас как раз должен быть завоз. Пришел бы минут на пять попозже, уже никого не застал бы.

Они заскрипели по снегу к магазину. Харитон тащил свою спекулянтку, но тоже решил взять себе свежего черного хлеба. Дома ему давно не попадался хороший мягкий черный кирпичик. В магазине стояла небольшая очередь из бабок в платках, тулупах и валенках. Они задорно смеялись беззубыми ртами и называли друг друга по отчеству.

- Вот и Павловна пришла! Смотрите-ка, бабоньки, кавалера себе подобрала по дороге!

- Да уж подобрала! Сейчас хорошие кавалеры на улице не валяются!

- Мне четыре белых, пять черных, пачку соли, и три Перцовки.

- Слышь, Павловна, как звать-то твоего жениха?

- Видать, из Москвы приехал, не нашенский, курточка-то хлипкая, ботиночки промокли, что ж ты ему телогрейки-то не дала?

- Я ему кой-чего другого дала, получше твоей рваной телогрейки будет.

- Да мы уж видим, что он прет цельную авоську.

- Нет, бабоньки, она ему не то дала!

- Мне четыре Перцовки, два пакета макарон и банку селедки.

- Что дала, у тебя уж нету, все кончилось.

- Это верно, Петровна, у тебя этого совсем не осталось.

- Пущай приходит, посмотрим, чего у меня осталось, а чего не осталось.

- Три черных, две тушенки и две Перцовки.

- Слышь, Марфушка, он весь прямо трясется от мороза.

- Да, надо бы его в баню сводить, прогреть, вот там-то он разогреется.

-Тут мужики у Феклы баню новую справили, намедни ходили туда, напарились, нагрелись, еле выползли на улицу, а тут дверь-то захлопнулась, они и пошли стучаться по всем соседям, да без одежи, вот срам-то был. А Олька как увидела чертей-то голых на улице в мороз, и давай креститься, лампаду зажгла, пока крестилась, у них чуть у всех хрен не отмерз, потом не могли никак оттереть, дверь в баню сломали, и еще часа два потом отпаривались.

- Два черных, Перцовку и десяток спичек.

Харитон вспомнил распаренных девиц со стен Павловны, и подумал, что им там, наверное, не бывает холодно. Какие тут лифчики! Тут надо телогрейки делать с валенками, и оренбургские платки повязывать на поясницу. Перцовка тоже хорошо идет. Он взял два черных и потом в ледяном вагоне долго жевал горячую хрустящую корочку, от которой еще шел слабый пар.





Variatio 14. a 2 Clav. Первый снимок

Харитон посмотрел в глазок. Она стояла боком, опустив голову. Свет лампы на лестничной клетке не доставал до ее лица. Он открыл дверь. С тех пор она не сильно изменилась. Они все время молчали, пока она снимала свое пальто. Харитон повесил его на вешалку. В большой комнате в углу притаилась синяя спекулянтка с образцами. Они все еще были холодные и вспоминали ледяную электричку. Кто знал, что вскоре им предстоит волнующая жаркая встреча с гладким, нежным и розовым. Харитон боялся к ней приблизиться и закрыл спекулянтку стулом. В воздухе нависла скучная пыль.

- Как у вас душно, сильно топят, - сказала Верочка.

- Сейчас я открою окно.

Но сырой воздух сразу неприятно пустился по ногам и спине, и Харитон вскоре закрыл форточку. Верочка опять села на стул у стола и не знала, что сказать.

- Я сейчас принесу чаю, - решил Харитон.

- Да нет уж, давайте лучше фотографии.

- Ах да, я сейчас, сейчас, - Харитон повернулся к большому подоконнику, и отклеил от старой газеты серые снимки.

- Я вас очень прошу, помогите мне с этим делом, - попросил он, протягивая ей дедушку.

Верочка напряглась, вспомнив их первый разговор, зажмурилась и прямо спросила:

- А что мне надеть?

- Я такой идиот, - обрадовался ее согласию Харитон, - я ведь не знал Вашего размера, поэтому пришлось набрать целую сумку.

- Это ничего, у нас в школе одни тетки, - сразу нашла выход Верочка. Она не успела подумать о том, как она будет объяснять всем происхождение этих бракованных изделий. Хотя можно прикинуться распространителем. Она вдруг решила сделать все сразу, быстро, как у гинеколога, широко открыла глаза и понеслась вперед стрелой навстречу неизведанному.

- Давайте я тут все сама посмотрю, что мне примерно подходит, а вы пока займитесь чаем.

Харитон обрадовался, что она взяла инициативу в свои руки. Он тоже хотел кончить скорее, и пошел на кухню заваривать чай. Звон маленьких ложек, вода из крана споласкивает чашки, старая заварка чмокнула в унитазе. Проходя из туалета по коридору, он через зеркало заметил, как она выложила товар на стол и перебирает его как грибы, складывая в отдельную кучку - уже с маленькой горкой, - то, что ей должно, наверное, подойти. Она еще не раздевалась, и Харитон торжественно продолжил свой путь с пустым заварочным чайником на кухню.

Нельзя сказать, что Верочка была в сильном восторге от этих изделий. В магазине, конечно, импортные вещи выглядели эффектнее. Хотя это сильно зависело и от тех красоток, которые обнажались там с особым, иностранным выражением лица. Ах, как это непонятно, почему у нашего человека такой взгляд, что его легко распознать там среди прочих жителей. Наконец, Верочка отобрала все своего размера и даже решила спросить его, что будет потом, дальше. Новое дело увлекло ее, она поспешила к нему на кухню, и даже улыбаясь, выпалила:

- А с чего мы начнем?

Харитон разлил чай и решил:

- Давайте вначале представим, как это может выглядеть.

- Ну, давайте, - весело согласилась Верочка, - а это мой чай?

Она уже перестала смущаться и почти освоилась, усевшись к маленькому кухонному столу на разболтанную табуретку. Харитон сделал умное лицо и мечтательно посмотрел на стену.

- Я думаю, тут важна обстановка. Те фотографии, которые обычно печатают в каталогах или на коробках, сделаны просто на ровном фоне, будто у стены. Хорошо бы придумать что-то другое, оригинальное. Хотя таких оригинальных фотографий тоже полно, только не в магазинах, а во всяких эротических журналах.

Она наморщила лобик и призадумалась. Нет, до такого она не будет опускаться.

- Для этого нужны специальные декорации, мебель, убранство, или пейзаж, да и материал неподходящий.

- Это верно, - сказал Харитон, удивляясь, какие деликатные темы они уже могут обсуждать. - Да и на улице сейчас зима, не разденешься.

- Хорошо, давайте думать, что у нас есть.

- Да, а что у вас есть?

- Вот есть кухня, ванна, две комнаты. Из мебели - диван, кровать, стол, стулья, книжные полки, стенка, телевизор.

- А телевизор зачем?

- Да нет, это я так просто, - остановился Харитон. Он задумался и окинул мысленным взором свою скромную квартирку.

- Хорошо бы иметь большое зеркало и красивые занавески, покрывала или просто ткань, драпировку.

- Может, посмотрите мою постель?

Верочка увлеклась и почти допила свой чай. Ей хотелось скорее приступить уже к делу. У Харитона в ушах звенели его последние слова, будто за него их произнес кто-то другой. Он не знал, как лучше приспособить все его старье.

Они решили начать с дивана. Харитон еще несколько лет назад сломал пару пружин в самой середине, и теперь, как и в кресле дома у Веры, острые ржавые железки прикрывались куском толстого картона, Харитон проверил на всякий случай, не торчит ли ничего у него снова в самом важном месте. Верочка стояла рядом и наблюдала за его приготовлениями. Он постелил вначале одеяло, чтобы было помягче, а сверху - новую белую простынь.

- Она не будет скользить и съезжать?

- Да нет вроде.

Над диваном Харитона свисал рваный гобелен с охотничьим натюрмортом. В вазе на столе предлагались какие-то пышные птицы с перьями, непонятные фрукты, вокруг несколько серебряных ножей и вилок, дальше окно, там всадники в доспехах, деревья, река и холмы. У стола на гобелене стояло такое же резное кресло, как дома у Верочки. Этот гобелен должен будет сыграть свою высокохудожественную роль - пусть уж Верочка обнажается на его фоне. Надо только как следует подобрать цвет к этому ковру. Харитон положил рядом две подушки и принялся вдевать другое одеяло в пододеяльник. Это занятие даже терпеливого человека может довести до предела. Особенно ужасно, когда одеяло меньше или больше, чем пододеяльник. Кстати, всегда важно, что бы вложенная деталь соответствовала месту вложения. Если предметы твердые, то при чрезмерном усилии можно сломать или поцарапать одно или другое. Если же один предмет совсем мягкий, бесформенный, а другой - очень большой, как это бывает с пододеяльником, то к утру он обязательно выпадет или собьется в нижний угол. И всю ночь будешь с ним бороться - подтягивать, подбрасывать ногами, теребить руками, поправлять, чтобы он вернулся на место, но это ненадолго. У нас обычно никогда детали не подходят друг к другу.

- Я пойду домой позвоню, - сказала Верочка, которой надоело смотреть на мучения Харитона. Надо, чтобы дедушка выключил суп.

Харитон, наконец, закончил со своим пододеяльником и сложил его с краю дивана. Можно прикрыться, если будет холодно. С другой стороны, если прикрыться одеялом, ничего не будет видно. Харитон запутался и пошел устраивать свет.

- Ничего, теперь уже недолго осталось, - утешил Харитон Верочку, разматывая новый удлинитель и втыкая очередную вилку в розетку. - А вы придумали уже, что наденете и как сядете?

- Да, в общем, и выбора особого нет: простынь белая, гобелен красный с узором, значит, подойдет только черный цвет.

- Ну, хорошо, одевайтесь, то есть, я имею в виду, одевайте ваши трусы и бюстгальтер черного цвета, уже почти все готово, - сказал Харитон, будто уже лет пятнадцать работал портным или врачом. Он подумал, что вряд ли во время работы могут возникнуть какие-нибудь глубокие чувства. Вот и сейчас он думал больше всего о том, с какой пленки лучше всего начать, как поставить свет, выдержку, как расположить кадр и т.д.

Верочка пошла в другую комнату, задернула занавески и стала переодеваться. Размер, кажется, правильный, только вот живот немного выпирает после чая. Ну ничего, скорее бы, а то уже скоро замерзну.

- А у вас нет какого-нибудь халата, чтобы прикрыться?

- Да, сейчас принесу, - ответил Харитон и пошел в ванную. По дороге он взглянул на Верочку. Она стояла к нему спиной, обняв плечи руками, и переминалась с ноги на ногу на пыльном полу.

- Может, чулки лучше пока не снимать?

- Да, оставьте, так даже лучше, - Харитон ощупью нашел халат и протянул его Вере. Он был ей велик, но так зато теплее.





Variatio 15. a 1 Clav. Canone alla Quinta Andante (G minor)

Харитон вымыл руки теплой водой, чтобы лучше чувствовать свой аппарат, и вернулся к Верочке. Она сидела на диване, положив руки на ноги, обтянутые чулками. В спальне было тихо, и только потрескивали осветительные лампы. Харитон посмотрел в видоискатель и взвел затвор. Они молчали, и Харитон стал думать, как же лучше всего расположить ее ноги, чтобы было видно трусы и лифчик одновременно.

- Я буду вас снимать, а Вы пока можете ни о чем не думать, - сказал он и нажал на кнопку спуска. Диван у него низкий, трусы в этом положении были закрыты бедрами, зато бедра легко расплывались в стороны и становились шире. Если положить ногу на ногу, трусы совсем будут не видны из-за коленок, это скорее подходит для рекламы чулок. Чулки, кстати, у нее кончаются недалеко от верха и неизвестно как держатся. Верочка сдвинула ноги вместе и немного наклонила коленки вправо. Харитон сделал два снимка. Про верх он пока не думал.

- А что, если сесть на самый край дивана и вытянуть ноги вперед? - предложил Харитон.

Верочка откинула руки назад для опоры. Так ее бедра, опираясь на край дивана, расширились сильнее всего.

- Давайте теперь сделаем так: садитесь немного боком на левую ногу, которую вы отведете в сторону, а правую ногу по-прежнему держите прямой.

Вот так, кажется, трусы видны лучше всего, и, главное, ткань удачно обтягивает выпуклость с небольшой ложбинкой посередине. Она прекрасно выбрита, и отчетливо видны мышцы, слегка смягченные жирком.

Харитон с радостью двинулся с камерой по дуге, снимая тело Верочки с разных позиций. Да, ноги должны быть обязательно немного раздвинуты, - думал на будущее Харитон, - тогда ткань плотно облегает низ, и видно как оставшиеся волосы в самом важном месте упираются в преграду и рвутся к свободе и свету, образуя между трусами и кожей непроходимые джунгли со своим особым влажным тропическим климатом. Средняя температура января +36.8 градусов по Цельсию, осадков выпадает много, по несколько раз в день, но иногда вдруг сразу после дождя сквозь густые заросли проникает белый ветер, глубокие лужи и ручьи тут же просыхают, и опять выходит из-за облаков солнце, на душе становится легко и радостно, снова можно гулять, бегать, прыгать, играть в прятки и в колдунчики. Опасных животных там почти нет, но птиц много, они просыпаются задолго до восхода солнца, а соловьи поют просто круглые сутки.

Харитон вдруг представил себя охотником в пробковом шлеме, пробирающимся сквозь густые заросли к источнику. Липкие лианы цепляются за одежду, ядовитые колючки царапают руки, лицо, за воротник падают зеленые гусеницы и прочая гадость. Тяжелый винчестер давит плечо, ноги вязнут в трясине, и страшно хочется пить.

Теперь, когда с ее ногами стало все ясно, Харитон перевел взгляд выше. Лифчик прекрасно поднимал вверх ее грудь, но Харитону захотелось сделать ее более выпуклой, и он попросил Верочку левой рукой взяться за правый бок, при этом ее груди сдвинулось ближе друг к другу, и в ложбинке между ними стало совсем темно и холодно. Харитон направил свет боковой лампы так, чтобы выпуклость стала еще сильнее, а тень в ложбинке гуще, и сделал несколько снимков под разными углами сбоку и спереди. Все шло отлично, и охотник уже был недалеко от источника. В жару всегда хочется пить, особенно после тяжелой ходьбы, но нельзя - вредно для сердца. Сегодня на улице минус пять мороза. Верочка стала потихоньку замерзать и покрываться мурашками. Деревья в джунглях зашумели от сильного ветра. Теперь осталось отрегулировать последнее место.

- Откройте немного рот, - сказал Харитон как стоматолог. - Давайте сделаем несколько поворотов головы - вправо, влево, немного вниз, назад, и для каждого варианта еще посмотрите в четырех направлениях. Волосы Верочки лежали на плечах, и каждый поворот головы добавлял разнообразия. Прическу решили пока не трогать.

- Я сильно замерзла, - сказала Верочка.

- Да, уже все, одевайтесь скорее, - ответил Харитон, перематывая пленку. Он тоже устал. Верочка взяла халат и пошла в другую комнату. А может, надо было бы попросить у него денег? Ей почему-то стало обидно, что ее двигали как живую куклу и ни о чем не спросили. Она ни разу на посмотрела в объектив, не раскрывала призывно глаза или наоборот, даже ни разу не прикрывала их томно. Тоска и холод сжимали ее сердце, и на лице скорее всего вышли досада и неудобство. Ей стало совсем неуютно и захотелось домой, к дедушке.

Охотник тем временем из последних сил продирался сквозь чащу. Темнело, и идти становилось все труднее. К счастью, впереди показалась опушка. Лес расступался, пропуская вперед овраг со скользкими склонами, на дне которого сочился тихий ручеек. Охотник сбросил винчестер, патронташ и сумку, лег на камни и припал губами к ледяному зеркалу.

Харитон извел две пленки. Верочка сразу ушла, не сказав ни слова. А он даже не спросил ее имени.





Variatio 16. a 1 Clav. Ouverture. French Overture and Fugue

Вместо того, чтобы как следует проводить девушку, Харитон продолжал возиться со своими пленками, объективами, штативами и прочей ерундой. Это, конечно, можно объяснить его жуткой стеснительностью. Не мог же он стоять рядом с ней и смотреть, как она вначале снимает казенный лифчик, потом надевает свой, если есть, меняет трусы, потом одевает чулки, джинсы и так далее. В результате он стоял у закрытой двери и ждал, пока она переоденется, и услышал в конце только прощальный щелчок своего английского замка. Он бросился ее догонять, но было уже поздно - лифт стремительно набирал скорость и остановить его было невозможно. И вот он держит в руках свои драгоценные пленки, а она так и не взяла своего дедушку на мотоцикле, не спросила ничего про гонорар, и он тоже не успел сказать ничего важного. Конечно, есть еще маленькая надежда, что она позвонит, но вряд ли, кажется, он ее все-таки обидел.

Он сел на диван и стал вспоминать мельчайшие детали их встречи, свой страх, дрожь, восторг, желание прикоснуться к ее руке, когда он приносил ей халат, но она не позволила ему ничего, и он так и не смог сфотографировать ее улыбку и поймать ее прямой взгляд, который, как он предполагал, сразу должен был бы свалить его с ног или, по крайней мере, выбить фотоаппарат из рук. Хорошо, кстати, что он предусмотрительно закрепил все приборы на штативах, у него так тряслись руки, будто его вели на расстрел или на экзамен.

На этом диване всего час назад раскладывала свои точеные крепкие ноги Верочка, и Харитон с горечью думал о том, что он мог бы дотронуться до нее хотя бы через простынь, которую она иногда использовала как средство согрева и прикрытия. Фантазия и смелость Харитона разгорались с каждой минутой. Вот ему уже кажется, что это не она сама, а он, обжигаясь, раскладывает ее ледяные ноги в различные живописные положения. Скорее всего, ему пришлось взять ее ногу правой рукой за щиколотку, а левой - обхватить икру под коленкой, чтобы немного согнуть ее. И почему он не пошел в массажисты или в медицинский? Хотя там ему бы пришлось работать с больными. Но нет, он был бы спортивным массажистом в женской команде. Надо только подумать, какой вид спорта лучше подходит. Баскетбол, гребля и метание молота отпадают сразу. Вычеркиваем также волейбол, бег и гимнастику - там уже нет тела, а только одни мышцы. Ну, разве что художественная гимнастика подходит - там обычно более плавные формы. Конечно, фигурное катание на первом месте - там и ноги прекрасные, и грудь есть.

А почему, собственно, ограничиваться только спортом? Вот в цирке даже специально подбирают девушек с нужной фигурой. Или в кордебалете. Вот просто в балете работать массажистом Харитон бы не смог. В оперетте - пожалуйста, там все на месте. А есть ли вообще в театре оперетты такая должность - массажист? Конечно, постепенно он бы оброс клиентурой и мог бы сам уже выбирать, чьи плечи и колени массировать эвкалиптовым, чьи - розовым, а чьи - подсолнечным маслом. Харитон размечтался и, наконец, почувствовал голод. Он вспомнил, что опять забыл купить себе хоть какой-нибудь еды на горячее. Правда, еще остался лаваш, сыр, маринованные огурчики и апельсины. Бросив пленки и выключив ночник над диваном, он пустился на кухню. Последнее время белый хлеб попадается какой-то ужасный - день-два полежит, и уже плесневеет. Поэтому Харитон пристрастился покупать в соседнем ларьке лаваш. Он делается из какой-то другой муки, довольно твердой, но его можно даже через три дня смочить водой и сунуть в духовку, образуется коричневая хрустящая корочка, вкус которой не надоедал Харитону уже несколько месяцев, не считая, конечно, бородинского хлеба. Он взял в руки большое солнце лаваша, и подумал, как было бы сладко вот так же двумя руками взять ее за мягкие бедра - а она пусть пока держится руками за его шею, обнимет ногами его талию, - и вот так вот подержать ее на весу. Странно, почему же именно в руках так много желания? Он зажег газ в духовке и положил туда хлеб. Или взять обыкновенный указательный палец. Почему так хочется провести им невидимую линию, начиная от ее виска, потом вдоль щеки к губкам, потом скользнуть вдоль шеи к ключице, потом вернуться назад и попробовать двинуться вниз, в заветную впадину между грушами, и тут уже упереться в тугой лифчик, который не пускает дальше, тогда попробовать обрисовать его выпуклый контур и вернуться по нему назад, на плечо, перейти вдоль тесемки назад, на плечо, потом на лопатку, поворот на девяносто градусов к центру, прямо к сложной застежке на позвоночнике.

И чего, собственно, боялся Харитон? Ему понравилась эта девушка, так почему нельзя было расстегнуть эту сложную застежку? Если ей это неприятно, она сразу скажет. Главное, Харитон не знал, понравился ли он ей. Скорее всего - нет, потому что он больше всего думал о том, как бы лучше ее сфотографировать, а не о том, что ей было холодно и неуютно. С другой стороны, Харитон не искал знакомства с какими-то неприличными целями, он получил заказ и хотел хорошо сделать свою работу. Плохо, конечно, что работа такая интимная, но что же делать, если люди носят нижнее белье? Его кто-то должен шить, продавать, изобретать и так далее.

Он подумал, что, справившись с застежкой, он не стал бы сразу поворачивать ее к себе лицом, а осторожно, начиная от шеи, провел бы руками по ее плечам, чтобы тонкие лямки сдвинулись вниз. Потом он бы погладил бы ее руки, чтобы лямки освободились и чтобы лифчик соскользнул вниз, потом вернуться вверх, к плечам, и медленно просунуть пальцы под руки, почувствовать, бреется она или нет, и потом, наконец, достичь руками главной цели - ощутить, как ее твердые кончики щекочут его ладони и пальцы, а потом поставить твердо свои руки на место бюстгальтера, - ведь он тоже мужского рода.

Харитон доел сыр, обмыл яблоко и разрезал его на четыре части. Наверное, придется искать себе новую натурщицу, - решил он и налил себе чаю. Эту он слишком испугался.





Variatio 17. a 2 Clav. Гоголь

Чай немного остыл, и теперь его можно было пить. Он уселся в кресло, поставил чашку рядом на столик и задумался. Конечно, постоянная натурщица дома - это хорошо. Можно даже повесить на стену картину Ню - с обнаженной натурой. Недели две повесит - привыкнешь. Можно сменить картину. Зато тихо, и на свободе. В комнате очень тихо. В квартире никого нет. Никто не звонит. Хорошо, спокойно. Можно сидеть в кресле и пить чай. Можно включить любимую музыку. Если пластинка надоела, можно ее сменить. И сам все решаешь - какую музыку заводить, какую не заводить. И зачем вообще с кем-то жить? Дома должно быть так, как ты хочешь. Даже если кто-то другой захочет сделать так, как ты хочешь, - это уже будет не то, а вдруг я уже передумал? Уже можно позлиться. А когда один, и злится нет смысла, - никто рядом не обижается. И почему вообще тут еще кто-то должен быть? Это же каждый шаг надо будет обсуждать - когда просыпаться, что одевать, что есть, куда идти, куда не идти, что покупать, что не покупать, а деньги - это вообще кошмар! Харитон посмотрел на гору лифчиков, которую примеривала Верочка. Это же сколько все стоит! Я, предположим, могу иметь пару трусов. Лифчик мне не нужен. Ну, еще пару маек. А ей трусы нужны на каждый день - на неделе уже семь получается, плюс какие-то прокладки. Опять же, несколько лифчиков (надо бы приучить ее, чтобы ходила без лифчика. Нет, тогда может кто-то другой соблазниться.) . Потом эти, как их там, комбинации и ночные рубашки - да на каждый день - всего семь штук минимум, что там идет дальше? Чулки - рвутся каждый день - итого в месяц - тридцать штук. В феврале немного меньше. Нет, чтобы обойтись рубашкой, - так потом идут какие-то кофточки, блузки и платья. У меня, предположим, двое штанов, - так они, кроме штанов (у них не штаны, а "брючки"), еще и юбки носят, плюс сарафаны, комбинезоны, свитера. Так, дошли уже почти до верхней одежды. Уже получается раз в 10 больше одежды, чем у меня. Дальше у меня куртка, у нее - пальто, плащик, дубленка, шуба. Одна дубленка чего стоит! Раз в десять дороже, ладно, согласен, в пять раз дороже чем куртка. Потом туфли, босоножки, сапоги зимние, осенние, так теперь еще и ботинки стали носить с кроссовками - это плюс к тому, что уже было. Дальше, не просто шарф, а еще косынка, платок, шляпки. Ну, перчатки, пар семь разного цвета, и варежки. Сколько всего получается? А ведь еще за модой они куда-то следят! Неделя прошла, начался дождь - уже надо другую одежду (причем начиная с лифчика - чтобы был теплый, меховой, и подходил по цвету к зонтику.) Лето подступает, значит, пора покупать новый купальник и шорты. А можно купить что-нибудь для лета зимой - тогда, оказывается, это дешевле. Огромная экономия. Одеть назавтра какую-нибудь вещь второй раз - это все равно что лечь на рельсы! Предположим, всего на нее надевается 10 разных предметов одежды. Значит, на месяц нужно 300 предметов одежды, если не переодеваться особо "на работу", "в гости", "в магазин", или еще куда-нибудь. Легко подсчитать, что только на один сезон необходимо 300x3=900 предметов одежды!

И где это все хранить? Харитон подумал, что давно не наводил порядок на своих антресолях.

Ужас, и это все ради того, чтобы раз в неделю снять это все передо мной? Он положил на блюдечко себе изюму и удобнее уселся в кресло. Нет, это того не стоит. Так хорошо, тихо, никто не звонит, не дергает. Чинить ничего не надо, в магазин идти не надо, мусор выносить не надо, сиди себе и отдыхай. Харитон представил, как тут мимо него прошла бы сейчас на кухню Верочка в одних колготках. Это, конечно, может сильно подействовать. Но ей ведь еще кроме одежды, нужен шампунь, кусок мыла, какой-нибудь крем, да? Или даже три крема - для рук, для ног и для лица. А для загара? А против загара? А от морщин? А от мороза? А от ветра? Так, все сильно усложняется. Про крем Харитон не подумал. Еще ведь помада, какие-то тени и карандаши, тушь, брошь, блажь, глушь, дезодорант, духи.

Да, иногда духи пахнут приятно. Харитон нагнулся и понюхал простынь, на которой сидела полуобнаженная Верочка. Не пахнет. Но ведь как же дорого стоит! Да на эти деньги можно жить полгода! Харитон вспомнил, как однажды заметил в каком-то магазине духи за двести долларов, четыре капли.

Нет, все-таки не стоит. Особенно когда нет постоянно источника доходов. Что ей тогда говорить - поешь макарон, зарплату правительство "выделит" через три месяца? Харитон вообразил, как все правительство напрягается изо всех сил, сидя за одним длинным столом в Белом доме, тренер подбадривает их криками: "Ну, ребята, еще разок, работаем сильнее, дружнее, набрали побольше воздуху и на мой счет три, раз, два, три - выделим зарплату народу!!!" Бьет колокол в храме Христа Спасителя - Слава нашем кормильцам! Слава Богу! Свершилось! Выделение прошло успешно! Зарплата получилась такая большая, круглая, и понеслись эти правительственные выделения сразу по всей стране в новых пачках.

Нет, и зачем ей такие испытания?

Харитон допил чай и принялся рассматривать свою старую телефонную книжку. Странно, больше всего знакомых девушек было в младших классах. Эти две - из первого, эти - из третьего и пятого. Эти три их другой школы. Сейчас, наверное, все переехали или замужем. Из института уже всего парочка новых, да и то все уродины, чего им звонить через столько лет?

Больше всего, конечно, осталось знакомых приятелей, а девиц уже никого не осталось, за последние лет десять Харитон не познакомился ни с одной новой, у которой можно было бы взять телефон. Зато - свобода!

Из приятелей - он стал листать с буквы А - эти черт знает кто, эти опять со школы, этот со двора, эти уехали, этим не звонил уже лет двадцать, и не надо, пускай себе живут дальше, ну этот, положим, жалко что уехал, с этим поругался, и хрен с ним, этот переехал, эти трое женились и там так и сидят, этот стал идиотом - мяукает, этот слишком богатый, этот сам первый никогда не звонит, у этого всегда ноги воняют, этот слишком бедный, в общем, все надоели, никого не хочу видеть и слышать, пускай себе живут сами по себе, а я сам по себе, никому звонить не буду, книжку выброшу, буду тихо слушать свою музыку. Когда это он их видел в последний раз? Харитон безразлично вспоминал, когда он ходил последний раз в гости, кажется, на Новый Год, было ужасно скучно, хотя и много еды.

В общем, надо жить холостяком, - решил Харитон, но бросил пока записную книжку на полку. Опять же, родственники из Подмосковья с вещами не будут мучить. А то я представляю - этого проводи, этого подвези, этого уже пора встречать - вернулся, родной, да еще с тремя чемоданами. А Вы смогли бы пронести три чемодана сразу? Или лучше десять пакетов и сумок, у которых сразу отрываются ручки, и из них выпадает вареная колбаса, курочка, синие крутые яйца, туалетная бумага, которая сразу разматывается вдоль перрона (полная длина - 54 метра), бутылочка "попить", три литра, четыре килограмма таблеток на все случаи жизни, интересные газеты в дорогу, и маленькие маленькие сувениры.

Тут взгляд Харитона упал на отдельно лежащие невесомые трусики и лифчик, еще теплые от тела Верочки. Он подумал, что трусы, наверное, приятнее с нее снимать, чем лифчик, а может, и нет. По крайней мере, на трусах нет этой ужасной застежки. С другой стороны, если она уже лежит, предположим, на боку, то как их с нее стянуть? Надо, чтобы она хоть чуть-чуть приподнялась бы от постели. Харитон представил себе опять всю последовательность действий - спустить вначале сверху, освободить попу, потом подвинуть ее ноги немного вверх, сзади удобнее вытащить трусы. Они, наверное, зажаты между бедрами, вот еще одно усилие, и они, звеня, отделяются от "Источника жизни" (название картины Курбэ). Дальше их надо спускать вниз, иначе ноги будет нельзя раздвинуть. И зачем это все?

Как все не просто, как все не просто.





Variatio 18. a 1 Clav. Canone alla Sesta

Верочка мчалась домой злая и красная как рак. И кто бы мог про нее такое подумать! В глубине души она чувствовала некое удовольствие, будто, несмотря на все запреты, она сделала что-то сладкое и приятное. Надо было сильнее его соблазнить. Конечно, сначала все было так непривычно и неудобно, и даже новые трусы немного жали внизу, но, надо сказать, несмотря на то, что наборчик был наш, он выглядел очень даже ничего. Вот сделают еще красивую коробку. Только бы ее лица там не было, или чем-то прикрыть его. Так-то по фигуре никто не узнает, а вот с лицом как-то нехорошо получилось, все-таки ученики, родители, коллектив школы - могут подумать что-нибудь нехорошее. Хотя трусы все носят. Если попадется, надо будет купить пару, - решила Верочка, - все-таки должно быть дешевле, чем импортные.

По дороге она купила себе плитку шоколада "Кофе с молоком" самарской фабрики Россия - щедрая душа вместе с Nestle. Все-таки вместе с Швейцарией как-то щедрее получается - чтобы не было так мучительно больно за совершенный поступок. С другой стороны, что такого плохого она сделала? Ведь показывают по телевизору всякие фильмы, там, между прочим, играют хорошие актеры, и даже иногда без одежды. Вот я, например, люблю Ирен Жакоб. Это теперь моя любимая актриса. И Рязанов наш ее снимал, все видели по телевизору этот фильм года три тому назад. Она там, кажется, еще другого цвета. А вот в другом фильме, про Веронику, она там не то что в личике и в трусах, а совсем даже без всего ходит и все такое. Чем я хуже ее? Она решила съесть кусочек шоколадки по дороге, чтобы легче было ехать до Щелковской.

А этот фотограф оказался не очень противный, лучше, чем в первый раз. Дома у него, конечно, не очень красиво, видно, живет один. Но какой все-таки нахал! Дал объявление про фотографии, а сам каким-то бельем занимается, заставляет раздеваться, да еще ноги раздвигать! Хорошо, я успела побриться там вчера вечером, не так волосы сильно видны. Станок уже совсем стал тупой, сейчас все время рекламируют какой-то жилет, но это, кажется, для мужчин, а, может, и нет, не знаю. Да, наверное, к нему ходят всякие ужасные девицы сниматься для этих журналов. Вот уж кошмар, так кошмар. Тут я понимаю, надо все-таки сделать красивую коробку, для людей ведь, для магазинов, а все эти журналы - только для прыщавых старшеклассников и озабоченных холостяков. Вечно они на меня в школе оглядываются и шепчут друг другу что-то гадкое.

Недели через две настроение у Верочки изменилось. Шоколадка кончилась в тот же день, впечатления улеглись, зато всякие мысли и желание усилилось. И она в конце концов решила, что надо сходить к нему еще раз. Во-первых, по делу: взять фотографию дедушки на мотоцикле, которую она забыла прошлый раз. Во-вторых, сказать, чтобы убрал лицо. Он же не знает, что я в школе могу стать завучом, или даже поехать на учительскую конференцию делиться опытом. Представляю, после конференции участницы - одни тетки - направляются в соседний универсам за покупками, а там, на коробках с трусами - выставлена девица, которую хотели выбрать лучшей учительницей года и даже показать по телевизору по второй программе (надо обязательно узнать, когда это будет). В-третьих, надо попробовать все-таки для опыта постараться его ненадолго, чуть-чуть, только для начала, соблазнить, но немного. А для этого нужен соответствующий наряд.

Вот над этим вопросом Верочка думала уже целую неделю. Ее даже не волновало, как она к нему пойдет - со звонком или без, днем или вечером, зато все возможные комбинации из ее нарядов были мысленно уже испробованы.

А вот Харитон, напротив, совсем не ожидал, что она вернется, и даже не думал ее искать. Как найдешь человека в Москве без имени. Он ждал, когда, наконец, напечатают в газете его новое объявление, и уж на этот раз все будет определено - имя, телефон и цена. Что ему церемонится? За двадцать фотографий Верочки он получил от Пузатого Лени двести долларов, и на эти деньги можно немного пожить, и даже договориться с новой моделью. А у Пузатого дела пошли здорово! Теперь Харитону не надо уже было ехать в Лобню за лифчиками, офис переехал в Теплый стан, и там, где у всех девушек был теплый стан, горячее сердце и липкие ледяные ноги, Харитон теперь и договаривался с Пузатым о новых снимках. Пузатый стал выпускать другие коробки, и Харитон удачно попался под руку. Конечно, лифчики пока были впереди, но на подходе уже шли шоколадки, пиво, макароны, спички и другая ценная отечественная продукция.

Приближалась весна, витаминов стало совсем мало, и теперь вместо селедки Харитон объедался марокканскими апельсинами. В его квартире установился устойчивый запах апельсиновых корок, которые валялись повсюду - на полу, на полках, в ванне, на подоконнике, так что Харитон надеялся вскоре покрыть всю квартиру оранжевым цветом. Жалко, они высыхали, и вскоре под ногами у Харитона все время раздавался легкий треск. И какая жена вынесла бы такую атмосферу? Зато каждый раз, когда он разламывал апельсин пополам, а потом, чтобы не испачкать руки липким соком, отделял одну апельсиновую дольку от другой языком, осторожно просовывая его все дальше и дальше, пока вся долька не освобождалась окончательно, он думал о том, как в природе все связано и похоже, и какие у Верочки должны быть сочные апельсиновые дольки, обтянутые трусами, вначале, правда, скорее мандариновые, потом апельсиновые, а под конец и вовсе грейпфрутовые. Но только по размеру, а так грейпфрут плохо чистится и делится, приходится его резать или просто пить сок. У мандаринов и у апельсинов дольки отделяются гораздо лучше, хотя они и меньше.

И Верочка все время говорила детям на уроках, что в феврале и весной надо есть больше витаминов и фруктов, но дети грустнели, потому что в Москве апельсины не росли и стоили очень дорого. Она, наконец, решила, что наденет, и пошла к нему в свой выходной день, в двенадцать, чтобы возвратиться домой засветло.





Variatio 19. a 1 Clav. Глубокие чувства

Если у Верочки в жизни все время были трудности и неудачи с кавалерами, точнее, их не было вовсе вокруг (зато была безумно интересная, благородная и высокооплачиваемая родным государством работа - уроки биологии в школе), то у Даши все было наоборот - кавалеров вокруг было навалом, а вот с работой пока никак не клеилось. Так часто бывает с выпускницами педагогических институтов: и на работу их берут только в школы, и замуж не берут, приходится пускаться во все тяжкие, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание. Даша училась в том же педагогическом институте имени товарища Крупского, где и Верочка, но совсем на другом факультете и на три года позже, так что они были совсем незнакомы друг с другом, никогда не встречались специально, не виделись, не переписывались, не состояли в одном кружке художественной кройки и пения, не ездили в пионерлагерь, хотя при желании могли найти общих знакомых и преподавателей. Факультеты у них были разные, а это важно, ведь у товарища Крупского училось очень много студенток. Даже обидно, что такая девушка оказалась на время изолирована от Харитона, Милы, Ветровского, Пузатого и Верочки, но это правда, она их совсем не знает. Есть, конечно, небольшой шанс, что она попадется к Харитону на диван или к Пузатому за столик, но это маловероятно. Харитон человек замкнутый, по студенткам не бегает, бегает в основном на лыжах в Лосином острове с Ветровским, так что вряд ли. Хотя, кто знает…

Даша имела неотразимо стройную фигуру, узкую талию и огромную высокую грудь. Она с трудом проживала у родителей, которые, впрочем, прощали ей все, хотя и догадывались о достоинствах своей дочери, которые для них были только источником бесконечных переживаний. Даша была брюнетка среднего приятного роста, глаза озорные, карие, с искорками, которые легко воспламеняли первого встречного и вызывали в нем свежую радость, желание жить и делиться с Дашей своими бедами. Вероятно, поклонников сильнее воспламеняли не глаза, а ее грудь, она часто ловила их опускающиеся взгляды, смеялась над ними и радовалась за свою неотразимость. Но ей этого было мало. "Ищет друзей и серьезных глубоких отношений, машины нет, телефон 201-25-92" - именно такой текст как-то попал в газету, после этого ей позвонили раз двадцать с гнусными предложениями, и она решила больше этого не делать. То объявление дал какой-то ее знакомый для смеха, и Даша его сразу разлюбила, хотя ее чувства к нему были глубокие, прочные и серьезные.

У нее был талант знакомиться с молодыми людьми. Нельзя сказать, что ей попадались кавалеры противные или уроды. Скорее наоборот, у каждого из них можно было найти что-то хорошее, главное, их было безумно много, но это и хорошо! Надо, чтобы у девушки накопился жизненный опыт, чтобы было много разных вариантов. Только так она поймет, что в жизни главное, найдет себя и найдет из сотни, а может, из тысячи своего главного друга, с кем у нее получится дольше, чем неделя или месяц.

Она часто думала о том, почему все ее романы так быстро кончались. Стоило ей заметить на горизонте новую фигуру, как она отдавалась ему всей душой, всей Дашей, всем сердцем, ну прямо все готова была с себя отдать, иногда даже до тела доходило, и вот смотришь, а он уже почему-то охладел и не звонит, и ничего ему больше не нужно, и больше не любит, и зачем тогда ей все это надо? Наверное, думала Даша, у меня нет какой-то специальной тайны, я очень искренняя и открытая душой, если мне он нравится, мне не стыдно ему это сразу сказать, и поэтому они все видят меня насквозь, им сразу все ясно и ничего больше не нужно. Но я не такая! На самом деле я глубокая, добрая и честная, как же они все этого не видят, значит, они все дураки, хотя и прикидываются умными. Есть, конечно, и просто негодяи, которым надо лечь в постель и все.

Вот, например, Николай - репортер в одном большом журнале. Хороший, честный человек, он занимается политическими убийствами и даже знает, кто на самом деле убил Александра Меня. У него и квартира есть двухкомнатная, пустая (родители живут отдельно), и зарабатывает прилично, и окружение очень культурное. Мне он сразу очень понравился, с первого взгляда, в общем, он мне предложил у него переночевать. Я там, кстати, тоже потеряла девственность, но уже в четвертый или в пятый раз - сразу это не определишь. Ну, короче, утром я сразу позвонила подружке, чтобы поделиться впечатлениями и пригласила ее в гости (Николай поехал в редакцию), чтобы хоть раз в год как следует с ней пообщаться, так представляешь, я его спрашиваю:

- Коля, а если у меня будет ребенок? - а он и говорит:

- Не волнуйся, я дам тебе денег, сделаешь аборт в хорошем

месте, а ты уверена, что беременна?

Как можно с таким жить? Я сразу от него ушла, пусть живет с другими, если ему так наплевать на меня.

- Почему же наплевать, он же сразу денег предложил на аборт.

- Ну да, мне только не хватает аборта…

Или возьмем Антона. Я с ним познакомилась на бальных танцах в Бауманском институте. Им там как раз не хватает девушек, партнерш, ну, и я сразу туда записалась. Все было хорошо, мы с ним даже дошли до какого-то конкурса. Он большой, крупный ядреный физик, умный страшно, и даже не очень занудный, так он узнал, что у меня у родителей нет машины, и сразу стал танцевать с какой-то другой стервой.

А этот Сергей из театра? Я, кстати, недавно записалась в театральную студию на Юго-Западе, так там вообще все так свободно, все там друг друга уже по кругу любили, ну а я тут новенькая пришла, и Сергей меня сразу заметил, дня через два за кулисами уже за талию обнимал шутя, мы потом с ним целовались, скоро опять и до девственности дошло, но тут он был очень хороший, страшно талантливый, я ему все про себя рассказывала, как мне не везет, но это было очень весело, меня скоро даже в один спектакль студенческий поставили, но этот Сергей скоро переключился на новенькую девицу, а я заметила там другого, Васю. В общем, там пока еще не все ясно с этим Васей.

С Игорем я познакомилась в военном училище на Новый год. Они там устраивают замечательный капустник, маскарад, было очень весело и красиво, елки стояли кругом, ряженые, гусары всякие, даже Пушкин какой-то ходил настоящий и приставал ко всем барышням. Ну, Игорь меня первый пригласил, потом еще и другие приглашали, но Игорь первый догадался и предложил провожать утром до дома (теперь не всякий до этого догадывается!), и остальным я уже отказывала, он такой сильный и смелый, подтягивается на одной руке, представляете. Я его попросила потом пару раз помочь мне встретить посылочку из Польши на Белорусском вокзале, у меня там в Варшаве живет одна сумасшедшая тетка, она нам каждую неделю присылает огромные посылки в двадцать килограмм с едой - макароны, соль, сахар, как будто у нас тут в Москве голод и гражданская война. И еще у нее тут всякие подруги в Москве, и мы потом развозим эти посылки по всему городу. Я-то думала, что Игорь надежный, сильный, и я ведь и ему тоже кое-что давала из Польши - одеколон и два дезодоранта Нивея, так он, такой вурдалак, после второго раза исчез и больше не звонил, наверное, эти посылки его замучили, хотя моя варшавская тетка тоже, конечно, сумасшедшая.

Даша быстро перебирала в памяти свои глубокие, сильные чувства последних дней и решила, что надо поискать себе другую работу. В школе она уже работала, в театре - тоже, еще был магазин, институт, уроки, сидела с детьми, а вот возьму и пойду в фотомодели. Размеры у меня отличные, волосы - тоже, лицом всем нравлюсь, попа, конечно, немного великовата, зато талия узкая-узкая, и грудь хороша, в общем, наша Даша нашла телефон Харитона в газете и договорилась прийти к нему сразу же, завтра.





Variatio 20. a 2 Clav. Верочка соблазняет Харитона

Пусть сегодня будет все просто, как в природе и биологии, даже пусть как в зоологии, среди животных, - решила Верочка. Не надо сегодня думать про деньги, мораль и последствия, я его не знаю, он меня не знает, и никто про это не узнает, а мне будет приятно и интересно.

Было раннее серое утро вторника, мрачные пассажиры метро с помятыми лицами и тоской прислушивались к названиям станций, и только Верочка ехала не по делу, а к нему на квартиру, предвкушая первое в своей жизни подобное любовное приключение. Она хорошо выспалась, рано утром приняла душ, одела все новое и была собой очень довольна.

Харитон же напротив, всю ночь печатал в душной ванной комнате

фотографии сибирских пельменей для очередной рекламы. Под утро его вырвало от постоянного мелькания кадров с пельменями, он наглотался активированного угля, выпил чаю и часов в семь утра завалился, наконец, спать. В дыму ночи он разбил блюдце, чуть не передержал готовые снимки в проявителе, порвал одну пленку и забыл закрыть за собой входную дверь, когда выносил мусор, поскольку зазвонил телефон и неизвестный женский голос спросил его, куда лучше подъехать за снимками. Ему показалось, что это была пышноволосая Софья Петровна, которая теперь занималась распределением пельменей по точкам.

Стало немного светлее, когда Верочка вышла из метро и направилась к Харитону. Она пыталась вспомнить, сколько прошло с момента их фотографической встречи, и получилось, что это было ровно 27 дней назад. Началась новая четверть, на улице становилось немного теплее, день удлинялся и вокруг еще было совсем грязно, но за ночь, слава Богу, слякоть удалось как следует заморозить. Так что сейчас все громко хрустело и консервная банка из под лосося, которую Верочка пнула левой ногой, долго скользила впереди по переулку, пока не застряла в замерзших следах последнего ночного пешехода.

Сквозь сон Харитон наблюдал, как пельмени растворяются вдали и тошнота проходит. Сегодня ему никуда не надо было идти, и он решил как следует выспаться перед новой работой. В подъезде было совсем тихо, все, кому утром пора, уже ушли, и лифт остался на первом этаже. Верочка осторожно вошла в него и нажала седьмой этаж.

Харитон как следует укутался в одеяло, пельменей уже совсем не было видно, и он крепко уснул со своей спокойной совестью. Она почти дотронулась до его звонка, как дверь слегка шевельнулась от сквозняка и приоткрылась, Верочка вошла внутрь и тихо повернула диск замка. Он ничего не слышал или просто притворялся, что спит.

Пока все складывалось удачно, если не считать незакрытой двери. Можно сказать, такого почти не бывает в природе. Но Харитон печатал всю ночь, устал до рвоты, и в таком состоянии могло случится всякое. Верочка прислушалась. Сквозь закрытые шторы доносились звуки рабочего утра серого вторника. Журчала струйка воды из крана. Свет нигде не горел. Где же хозяин? Мысль о краже и ворах в голову ей не приходила.

Она повесила пальто на вешалку, сняла ботинки и решила обследовать жилище фотографа. Верочка вспомнила про любимую огненно-черную Исидору Дель Коррубио, или наоборот, ее соперницу блондинку Луизу Пойндекстер. Впрочем, Харитон никогда не сидел в седле, не был мустангером и в эту ночь не боролся с тигром. Он был измучен скорее борьбой с пельменями, но все равно крепко спал в своей тихой кроватке.

Верочка вначале обследовала кухню и первую комнату. Там не нашлось ничего занимательного, если не считать апельсиновых корок, разбросанных всюду уже довольно толстым слоем. Корки тихо похрустывали, и Верочка плавно разгребала их своими ножками в толстых чисто шерстяных вязаных носках 38 размера. Купила у бабки при входе в метро недели три назад, а то на старых уже все пятки протерлись. Она часто ходила в них по квартире как в тапках. Вот смелая девушка!

И даже когда в следующей комнате Верочка увидела спящего Харитона, она совсем не испугалась, а даже обрадовалась. Он не умер и не ушел. Значит, не надо его ждать и не надо вести предварительные разговоры. Все уже готово к главному. Шторы закрыты, постель согрета, Харитон лежит раздетый. Верочка постояла рядом, слушая, как он дышит во сне. В этой комнате апельсиновых корок было меньше. Постель довольно широкая, полуторная, хотя и с одной подушкой. Верочка решила слегка раздеться и забраться к нему в тепло под одеяло.

Кажется, у нашего главного эротического Нобелевского лауреата в одном рассказе уже была подобная ситуация, только там было лето, а здесь - зима, там спящей была соблазнительная пастушка, а тут - одинокий фотограф. Вот что сделала эмансипация, за сто лет кое-что изменилось... Харитон лежал на боку с закрытыми глазами и не видел, как Верочка зашла с другой стороны постели и стала стаскивать с себя обтягивающий свитер, джинсы и толстые носки. Чулки, трусы, лифчик и блузку она решила пока не снимать. Пусть посмотрит, какая я красивая. Но он спал. Пельмени слипались вдали проспектов.

Она сбросила одежду вниз, переступила через нее, осторожно приподняла край одеяла и пристроилась сзади него. Ей достался совсем маленький кусочек подушки, зато одеяла вполне хватило и даже не дуло в спинку. Она решила пока полежать просто так и согреться. Харитон ошпарился о ее ледяные колени и сразу проснулся, но не стал шевелиться. Постепенно она оттаяла, сомлела и чуть не уснула сама, но потом вспомнила, что не надо зря вступать в глупые разговоры, а как следует ознакомиться со всем его большим и сложным организмом. Все-таки она - учительница биологии, ей это должно быть интересно и как большой профессионалке, и как отличнице. К счастью, Харитон успел утром принять душ, и обследование для Верочки должно быть довольно приятным. Она закрыла глаза и дотронулась рукой до его плеча. Харитон ждал, что будет дальше. Он понял, что эта его первая модель, но боялся ее спугнуть.

Верочка убедилась, какое крепкое у него плечо даже во сне. Да, за такой спиной не будет страшно. Она провела рукой вдоль его руки, спустилась ниже и остановилась на талии. По спине Харитона волнами побежали мурашки. А может, просто ее рука еще не нагрелась до конца после морозной улицы. Верочка подумала, что главное, конечно, еще впереди. Как это все может увеличиваться? Она просунула руку под резинку его трусов и вскоре наткнулась на его жесткие густые волосы. Приятно, что у него совсем нет жира, и под кожей сразу проступают мускулы. Постепенно она придвигалась к нему все ближе и ближе, а он подумал, что хорошо бы снять с нее блузку, лифчик и трусы, которые не стояли бы такой цепляющей преградой между ними. Она же думала о другом, и снимать с себя все пока не собиралась. Должен ведь он хоть разок взглянуть на ее новый лифчик. Но Харитон лежал с закрытыми глазами к ней спиной, она продолжала свое обследование тоже с закрытыми глазами, чтобы все внимание сосредоточить в пальцах. Она неожиданно почувствовала, что его колючие густые волосы перестали щекотать ее пальцы, и дальше начинается что-то гадкое, горячее и бесформенное. Она сморщилась и попыталась определить, куда она попала, просунув руку немного дальше. Все-таки трусы мешают. Но она не унывала, и вскоре ей удалось отделить от всего остального то, к чему она дано уже стремилась, о чем давно мечтала.

На завтрак Верочка выпила только одну чашечку кофе, и ей в голову сразу стали приходить всякие астрономические и гастрономические сравнения. Она думала, на что это может быть похоже, и, конечно же, она остановилась на обычных сардельках, шпикачках и сосисках. Ее удивило, что это была такая маленькая сосиска, похожая не "охотничью" из соседнего гастронома по семьдесят рублей за килограмм. Она легко уместилась в ее сжатый кулачок. Даже не целая, а всего половинка, и очень мягкая. Верочка вспоминала, какие вообще бывают сосиски, только что вынутые из морозилки - ледяные, обжигающие пальцы и твердые как камень, с плохо поддающейся кожурой, если только не подставить их под струю горячей воды.

Последнее время ей больше всего нравились копченые, по шестьдесят рублей за килограмм, их не надо было чистить, только согреть и все. Всякие там молочные, любительские и школьные ей не очень нравились, а вот копченые, более темного цвета, она покупала довольно часто. Но тут ее пальцы чувствовали скорее что-то горячее и мягкое, а вот Харитон немного замерз. Она держалась за него какое-то время просто так, привыкая к этому новому и неизведанному предмету, и думала, что должно быть дальше. Харитон, судя по его состоянию, скорее спал, чем притворялся.

Надо было двигаться вперед. Верочка вспомнила, что читала раньше во всяких полезных книжках и решила применить свои знания на практике. Первый блин, конечно, всегда комом, и, чтобы не ошибиться, она начала осторожно, потихоньку, сжимать и ослаблять свой кулачок. Большой пальчик она держала на самом его кончике, будто хотела нажать на кнопку авторучки. Вскоре Верочка почувствовала в своей руке прилив крови, она немного разжала кулачок, и шпикачка стала заметно увеличиваться и раздуваться, как в духовке от огня.

"Вот оно, начинается!" - радостно заметила она, улыбнулась и большим пальчиком все время проверяла, на сколько именно происходит увеличение. Ей пришлось несколько раз ослаблять свой кулачок, поскольку Харитон становился все больше и больше. Она даже испугалась, что не сможет как следует ухватиться за него, но эти опасения оказались напрасными, Харитон увеличился до определенного размера, отвердел и больше не изменялся.

Как хорошо, - думала Верочка, - у меня уже кое-что получается. Она не могла себе представить, подойдет ли он ей теперь по размеру или нет. Надо примерить! Она с удовольствием проверяла, каким твердым он стал у нее в руке, и решила, что нельзя испытать сразу все, нужно где-то остановиться, стала вспоминать всякие неприличные фильмы, которые она иногда смотрела по видео у подруги. Но там, конечно, часто бывало по-другому, тем более, что Харитон делал вид, что спит. А что, если попробовать для начала то, что делают, по слухам, плохие женщины? Тогда сама она, по крайней мере, останется нетронутой. У нее еще были сомнения по поводу его размера.

Ее голод и интерес разгорался все сильнее, Верочка засунула голову под одеяло. Вот какие смелые и решительные девушки работают в наших школах! Под одеялом было совсем темно, и Верочка не открывала глаза. Может, надо было взять фонарик? Харитон слегка начал помогать ей. Она поцеловала его живот и лизнула его гладкую кожу. Это было довольно приятно, и она принялась облизывать его гладкие бедра, стараясь не приближаться к его колючим волосам. Но они иногда все равно попадались и щекотали ее влажные губы. Хорошо все-таки, что она проголодалась, и слюны было пока много.

Верочка спустилась еще ниже. Одеяло, слава Богу, длинное, она была полностью закрыта и не чувствовала зимнего холода снаружи. А может, это просто от возбуждения. Харитон лежал теперь на спине, а Верочка, держа его двумя руками, зажмурилась и стала целовать его влажный кончик. Он был немного сморщенным, влажным и соленым, но она вскоре заметила, что его гладкую кожу можно немного сдвинуть, и тогда открывается совсем скользкая поверхность с дырочкой посередине. Она совсем потеряла голову, немного приоткрыла рот и оказалось, что он очень даже подходит ей по размеру. Теперь каждый раз, когда женщины и девушки будут есть банан, она будет думать про другое. Как это, однако, похоже! Она обхватила своими губами Харитона и принялась языком обследовать его маленьким кратер. Ей нравилось, что он такой скользкий, что он живет самостоятельной жизнью и вздрагивает ей в ответ. Оказалось, что она может взять его еще глубже, и тогда она почувствовала, как бьется и разрывается его сердце. Она не думала про свою тайну и решила, что этот урок ей надо довести до конца. Верочка стала сильнее сжимать его губами, упираться языком и легонько покусывать Харитона своими блестящими зубками. Он застонал и попытался оттолкнуть Верочку своими руками.

Нет, надо как следует доделать это дело, я ведь всегда была трудолюбивой и добросовестной и не гнушалась любой грязной работы, - Верочка еще сильнее мяла его губами и быстрее двигала вглубь и наружу. Казалось, Харитон сейчас загудит и разорвется на части.

...Когда она уже совсем задыхалась от непосильной работы, откинув одеяло, с первого слабого толчка началось извержение вулкана, небо покрылось тучей пепла и дыма, кипящая лава потекла по окрестным склонам, сметая глыбы и столетние сосны как щепки на своем пути, в ее горло ударил соленый живительный гейзер, несущий новую жизнь и избавление от многих вредных болезней, Верочка застонала, сжимая его еще сильнее и стала глотать свою новую женскую жизнь в такт с его Камчатскими толчками. На Курилах извержение отразилось пятибалльным цунами. Потонул один японский катер.

Харитон проснулся и прижал ее голову к себе, пока землетрясение не прекратилось, потом поднял ее вверх над пеплом и лавой и поцеловал в трясущиеся губы и безумные глаза.

- Так нельзя, - сказал он.

- Я так хотела сама.

Харитон закрыл глаза и прижал ее к себе. Прошло 43 секунды.

- Принеси мне кофе, - Верочка освободилась от него и уткнулась в подушку. После сладкого всегда хочется соленого, и наоборот. Харитон подумал, как просто легли ее слова, и что он, наверное, мог бы прожить с ней всю жизнь.


Окончание




© Максим Исаев, 2002-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.





Словесность