".....................Когда бы не Елена,
что Троя вам одна, ахейские мужи?"
Осип Мандельштам
Я ветвь без плода от ствола Приама,
что вогнан в землю от небесных драк.
На жизнь смотрю не вкривь и вкось, а прямо -
сквозь толщу лет и жребиев всех мрак.
За то, что без потерь провесть смогла Я
по водам Эроса свой утлый плот,
от девства своего изнемогая,
Я Будущего обнажаю плоть.
И Громовержца выдохи и вдохи
Кассандре обречённой не заспать.
В Моей груди толкаются эпохи,
и ни одна не станет уступать!
Неможет тело с этого раденья,
и глотку раздирает этот хлеб,
когда приходят вольные виденья
рвать цепи всех надуманных судеб!
Крепит Приам троянские загоны,
что не века, а вечность жить должны!
Но вижу: громогласные законы
становятся бессильны и смешны.
Готовятся стереть эпоху Оры,
невидимы дардановым царям,
и застывает выморочным город,
и боги равнодушны к алтарям.
И не войдет от страха хлеб в утробы
из горл, что проржавели от вранья,
когда начнутся высшей кары пробы
и почернеет мир от воронья!
До жажды очистительной молитвы
протянется рука небес сюда.
И будут те невиданные битвы
преддверьем только Зевсова суда!
О судьбы чад разбив немые губы,
царица и последняя раба,
с растрёпанными патлами, Гекуба
завоет так, что вскроются гроба.
И Я не отведу, с надменные видом,
свой жребий, слепо вытянутый Мной,
поруганная проклятым Атридом,
спешащим за погибелью домой.
Окаменеет за других радетель,
когда всесильем роковых клещей
суровую скорёжит добродетель
смеющаяся Истина вещей.
Все решено, и не спастись от тлена!
А бабьи блудни - только миражи.
Резвее бы, когда бы не Елена,
сожрали нас ахейские мужи!
Но разотрём за пазухою камень,
и всех нас - страха и греха детей -
в богов Олимпа переплавит пламень,
что некогда вложил в нас Прометей!
Я вас молю: не бойтесь, люди, смерти -
мы возродимся все в её кострах,
и не кляните жизнь, а в жизнь поверьте
и в радость жизни обратите страх!
Титаны и боги в утробе Вселенной
ещё не ворочались в смутной тоске.
И, вышиблен волнами тьмы, в шапке пенной
лишь Гелиос бился на Млечном песке.
И блошкою Атом спал в шерсти Хаоса.
Но - нитью, просунутой в Божью иглу -
судьбина Моя, без моленья и спроса,
уже потащила Меня в ту игру.
На миг осветив все миры и планеты,
Мою колею из подбросов и ям,
Мне пращур иль правнук Зевесов про это,
смеясь, подсказал самый первый Мой ямб.
Звучаньем крови безысходно измучен
средь каменных храмов и выжженных трав,
запел Я на Лесбосе страстно певучем,
пеан восхищённый у Феба сорвав.
И, тьму разгоняя с ухмылкой неловкой,
всё пел Я, засев на людские корма!
И Музыка с Речью с бесстыжей сноровкой
Мне молнии-песни плодили в карман.
С их оргий Мне было совсем не до жиру,
когда бушевала вся кровь в венах строф,
равняя миры по душам (не ранжиру!)
под музыку сфер и под брань катастроф!
Душою и телом уже не болея,
и рты затыкали торги и бои.
Коринфское небо и Гиперборея
нектар изливали на кудри Мои!
Листал Я под гимны мгновенья и эры.
И нежно смеялось в ответ Бытиё,
пока голодранцы с разбойной триеры
вдруг не облизнулись на злато Моё.
Беспечностью сытой надвинулся Ужас,
воркуя: "Приляжь-ка, сейчас постелю..."
Я славил богов, глянуть не удосужась -
с каким же отребьем Я пищу делю!
За драхмы Мои распотешь их, хоть тресни!
Из жизни театр остроумно продля,
набивши карманы, возжаждали песни,
поставив Меня на носу корабля.
Качнул небосвод Я сердечным биеньем,
меж Жизнью и Смертью чуток построжал -
и сжёг телеса их гниющие пеньем,
которым, бывало, Я и воскрешал.
В борении с ложью забавнейший бездарь,
Я, хоть не сдаваясь, но и не борясь,
шагнул с корабля в сердце алчущей бездны,
ни Жизни, ни Смерти уже не боясь!
...Расселись на теле, в пучине зарытом,
Мои и чужие грехи-валуны.
Но дивной дельфиной сама Амфитрита
со Мною взлетела на гребень волны!
И, чуть отдышась, объяснил сам себе Я,
всем телом ожившим восчувствовал Я:
что не Амфитрита, а просто Психея
явила себя за бортом Бытия.
Слегка постращавши Аидовой нощью,
напуганной плоти сказала: "Держись!"
Её прокаливши божественной мощью,
толкнула с кифарою в новую жизнь!
Я без толпы силён, но голос Мой негордый,
хоть не берёт "на чай", с эстрад и не реком.
Трубят в глуши времён все три Моих аккорда,
обрушив невзначай немой Иерихон.
У всех Я на виду, хотя не замер в зале, -
сердечное литьё застылостью не врёт! -
чтоб птицы на лету уже не замерзали
и чтобы их людьё не забивало влёт.
Бестрепетно глядит Огонь грядущих зорь на
заявленную честь громам казённых лир.
А песни из груди, раздавленные зёрна,
всё норовят процвесть в нерукотворный мир!
И в песенном огне расту из-под колёс Я.
Кто в узах! Погоди и не околевай:
уже взошли оне - сердечные колосья
в разорванной груди - Христу на каравай!
Наши груды томов - на манжетах пометы,
и толкает Сизиф трудодней воз - на суд.
Но заклятую жизнь расколдуют поэты
и сердечным огнём до Небес вознесут.
Чтоб расставила всех Наша чуткая лира,
что мудрее и Вас, и Меня, и других,
боги в нарды сошлись, на доску злого мира
щедро бросивши горсть Наших литер тугих!
И не то чтоб они, под смешное лабанье,
были гордым богам долгожданно-милы,
но - с катушек аид от струны колебанья,
и негромкий аккорд сотворяет миры!
Вы (как Мы!) приналягте вовсю да наярьте,
чтоб колымский этап ломанулся бы в зал!
Да ещё б отыграл Наль свою Дамаянти
и воскресший Геракл Гебу на руки взял!
Коль без Нас не уйдут в Эмпирей пока рельсы,
просквозим до костей вертухаев и сонь!
Но на смертном юру Вы да Я погорельцы -
Нежно помним всегда лишь про спички и соль.
Отпустите, что спел фениксов и гиен Я,
ещё более то, что сегодня не спел!
Побредём в Небеса без вранья и гниенья,
раз и Души и Плоть - все из музыки сфер!
Беспощадной судьбы Я Тобой удостоен,
когда греет лишь жар невозможных обид!
Не знавали Моих сокрушающих боен
ни Навин, ни Давид!
Чтоб за эллинской лжи сладкотрупные яды
на позорном торгу не был продан Синай,
для того в пятерне меч, никем не подъятый,
удержи, Адонай!
Весь Я слеплен Тобой лишь из гнева и воли,
неразбавлен ничем целый век, пока жив!
Всё возможно Тебе! Что один в поле воин,
Адонай, покажи!
Годы сила Моя безвозбранно дерзает!
Злато, женщин, вино на неё променял.
Только вера в Тебя лишь Меня и терзает,
плавя всё вкруг Меня!
Маккавея рукой и железо сминая,
несгибаемых душ увеличив закал,
возродился юнцом древний род Хасмоная
на восход и закат!
Только зависть чужих и безверие ближних
истомили вконец даже силу Мою!
Дай погибнуть душе, от рождения лишней,
не на ложе - в бою!
Во мгновение Я разгорелся для боя,
всю душевную муть с плеч могутных свалил!
Отпусти, Адонай, что кричали от боли
слишком часто свои!
Мне вовек не познать снисхожденья и меры,
не жалел Я о том ни сперва, ни теперь.
Знаешь, сколь городов, отступивших от веры,
сжёг во славу Тебе!
Полчища сириян без угрозы ненужной
в прах пустой разметал тяжкий выдох и вдох!
Многажды пожалел о гордыне недужной
базилевс Антиох!
Иудею Твою раб Твой на ноги поднял,
как изгарь серебра Антиохов свинец!
На Святом Алтаре, вечном Блюде Господнем,
не заколют свиней!
Коль качнется утёс Моей веры нешаткой,
на позорном кресте Ты Меня доконай!
Но, коль сдюжу, опять на кровавую жатву
призови, Адонай!
Чистым был Я досель, Твоим гневом умытый!
Ну, а коль упаду выжатым да пустым -
Твоего должника на Твой суд неумытный,
Адонай, допусти!
2000
__________________________________________________ Иуда Маккавей (Маккаби) - нац. герой древней Иудеи
(II век до новой эры) возглавил освободительную борьбу
против эллинизации Иудеи.
Маккаби - молот (евр.)
Израиль любил Иосифа более всех сыновей своих...
И увидели братья его,
что отец их любит его более всех братьев его;
и возненавидели его
и не могли говорить с ним дружелюбно.
Бытие, 37-3, 4
Жутко ночь кричала: пади!
Я себя позабыл и ахал -
Тот, с Которым боролся Иаков,
нынче стал на Моём пути!
Кротость всю на оскал сменя,
рыкнул им тяжело и яро -
братовья в выгребную яму
затолкали, смеясь, Меня!
За ворюгу и за подлеца -
чтобы Мне на века награда -
братья всё сотворят как надо
и обманут не раз отца.
- Подыхай - багровей и синей!
Но не тяжка братов рука Мне.
И Своей Он - гробовым камнем -
шею Мне придавил сильней!
Злое небо и рабьи корма
и до срока планида отродья -
чтобы влезли легко угодья
фараоновы Мне в карман!
Не минуя высот, ни бездн,
знай корёжить людскую волю -
потерять бы такую долю
с подорожною до небес!
Но в руце Божьей Мне пищать!
И не сможет всё не случиться.
Мне ж учиться лишь да учиться
даже не понимая прощать.
Эх, яблочко на яблоньке невесело качается.
А жизнь Моя пустяшная зачем-то не кончается.
Под взглядами недобрыми ей ёжится и колется.
Она лишь, бестолковая, молчит и Богу молится.
Народец любознательный всё пялится-заводится
И от неразумения весь во уме заходится.
- Ты что, нам жилы тянучи, заверченный иль порченый?
- Простите, люди добрые! Я так... от дури скорченный!
Мне этой своей придурью вам изгородь не выломать.
Забился бы, зарылся бы, да вот куда - не выдумать!
Ведь свой талан не скрыти и под рваною рогожею
Ни лысому, ни рыжему, ни с эфиопской рожею!
...Но яблочко под солнышком всё спеет-наливается.
И с песней богоданною от жизни Нам ли маяться?!
Душой без червоточины с тоски не обрыдаюся:
Встряхнусь, как пёс под дождичком, и Богу оправдаю ся.
2014
Не держало стремечко чёрненькое времечко
и не подносило стременной
да и забугорною долю непокорную
обносило дальней стороной.
Богом всё не узнанным, бесами не взнузданным,
нам очаг давно и склеп и дом:
с разодра’нным воротом, окаянным городом
как по полю минному идём.
Рыла тут недужные, потому - центрюжные,
даже вхолостую всё жуют!
Те же, кто не чурки, а добрые и чуткие -
все не в нашем городе живут.
Хоть не дело кляти, а тую демократию
как бы разъяснить да и в расход? -
чтоб, собравшись с мыслями, между дел не свистнули
ночи темь и солнечный восход.
Массам клясться бесами, Цезарю же Цезарево,
хоть сему не верит ротозей.
А у Бога Вышнего, у царя, у нищего
не было и нетути друзей.
На земле, на небушке не насытят хлебушком.
Дальше - больше этого. И всё ж,
лжой в Меня лупимая, не журись, Любимая -
Цезарево счастие везёшь!..
ОБ ОДНОМ НЕДОЛГОСТОЙКОМ ГРАДОНАЧАЛЬНИКЕ, ИЛИ ПОДЧИНЁННАЯ КРОТОСТЬ
"Даже в любви к начальству -
и тут от неумеренных выражений
воздерживаться надлежит. Вот как жизненная-то
наука нам приказывает!"
Салтыков-Щедрин
Как нам, граду многогрешному,
не лихим столоверчением,
городничий добродеющий
дан был Божьим попечением,
пред законы чист недремлющи,
муж совета, мзды не емлющий:
в сей юдоли, Богом кинутой,
райский крин благоухающий,
на хулителей-гонителей
токмо кротко воздыхающий,
тварью всякою любимейший,
пастырь тихий, незлобивейший.
Меж Собой и мной на паперти
грань без устали стирающий,
до ланиты обывателя
длани и не простирающий,
и просвирки не взимающий,
очеса горЕ вздымающий.
В угожденьи обывателю
доходил до умаления!
И струили слёзы сладкие
все в сердечном умилении!
- Не берёт! - точили лясы, -
хоть зудит весь, аж приплясывает!
Но ворчали долгожители,
все чинами убелённые,
всяко кручены и верчены,
и без книжек умудрённые:
"Коль долгонько так доверивается,
стало быть, того... примеривается!
Не гордися ты, чиновниче,
неприкосновеньем бренныим:
гордым-то Господь противится,
благодатствует смиренныим...
До предела лишь грядеши,
и его же не прейдеши!"
И пришло неотвратимое,
с сотворенья заповеданное...
- Взял! - взорлили ввысь хулящие.
- Взял... - поникли долу преданные,
- взял в парче и взял бы в рубище:
руци есть, и не отрубишь их.
Но рекоша долгожители:
"Сей хоть мало удоволенный,
да уж весь, как есть, облизанный,
как часовенка намоленный.
Сей - на цепке рядом прыгающий.
Новый - аки скимен рыкающий!"
Кинув отчие обители,
притекли с ним не ругатися:
сатаны, душ погубителя,
громогласно отрекатися.
И друг дружке земно кланялись,
с сатаною грозно лаялись.
Опосля сего стражения,
падший муж не запирается,
что, покуда в силе-здравии,
на покой не собирается!
И на ручки, что без дрожи-то,
он охулки не положит-то!
Будет брать число звериное:
шесть сот шестьдесят да шесть разов!
А потом-то он закается
да восплачется у образов -
и возможет поломати ся
и над беси посмеятися!
Раз обоих надмирная даль поманила,
Мне открой материк за пределом морей,
каравелла Колумбова "Санта-Мария"
с парусами, надутыми страстью Моей.
Совпадая с дыханием Божьего грома,
наша воля вперед поколеблет миры,
как пират-капитан, ошалевший от рома,
крикнет: "Вздёрнуть на рее былые пиры!"
К чёрту эхо давно отыгравших каденций,
что фальшивили нам и звучали не в такт!
Мы пред новой судьбою чисты, как младенцы,
пьём из Божьих ладоней любовный нектар!
Бросим за борт с презреньем дублоны, пистоли -
ведь на них не купить над собою побед!
Из своих небывалых любовных историй
отчеканим для любящих груды монет!
Поскрипевший веслом на галере разбойной,
у которой акулы изгрызли бока,
адмирал каравеллы, бегущей раздольно,
за лежащих на дне пью Я с грогом бокал!
Не доплывших к мечте сладостно-окаянной,
их помянет сердечно наш песенный стих -
и они отзовутся со дна океана,
пожелав от души быть счастливее их!
Без опоры пройдём над сжирающей бездной,
все законы людские в себе замоля.
И седой альбатрос крикнет из поднебесья:
"Вы доплыли, счастливцы! Глядите - земля!"
Аты-баты, шли солдаты
то ль сюда, то ли куда-то
на съедение собакам бросить всех без лишних слов, -
сиволапые буяны,
рвеньем дивным обуянны,
учинить по всей планете посрамление врагов!
Коль приспичит, то, поверьте,
что истома хуже смерти,
и взбеситься очень просто от усердья, как пить дать!
Но у Господа у Бога
милостей для всяких много,
и взбешённым в наше время прям не жизнь, а благодать!
Добывать шли по дороге
счастья сирым и убогим
и фельдмаршалу душонок крепостных и пенсион.
Были, раз начальству нужно
по душе и долгу службы,
драны опосля побудки, ну и на грядущий сон!
От души маршировали,
глотки чуть не разорвали
от бравурного от пенья, что у воинства в чести.
Но от пенья, - эка жалость! -
сами насмерть испужались,
что не чаяли живыми до врага уж и дойти!
Но заранее по-свойски
о баталиях геройских
писарей трещали перья, как ружейная пальба.
Впрок оно надёжней вроде,
а стеснение не в моде -
так, коль жёнушки стесняться, деток видеть не судьба!
Весь свет белый обыскали,
но врагов не отыскали,
словно не было и вовсе с сотворенья мира их!
То ль пороли по науке,
то ли песенные трюки
просветили басурмана, что на всякий случай стих!
А пришёл черёд питаться,
окромя одних квитанций
у несчастных интендантов ничего и не нашли.
Но, помаявшись немного,
сирых, вдовых и убогих
по начальства озаренью, как постель, перетрясли!
Хоть неславно воевали,
плоть исправно усмиряли
и входили все повзводно с песней в райские врата!
Словно бы в дыму баталий,
как врага бабьё хватали,
по особым Божьим метам отличая от врага!
И фельдмаршал, хоть в алькове
так уже - морковный кофе,
всё ж в викторию, натужась, внёс и свой последний лепт!
Всё живое совратили
и назад поворотили,
после тяжкого походу кажный толстоморд и леп!
В ночь пришли, а утром рано
вновь под флейту с барабаном
принялись с остервененьем силу бранную копить,
чтобы, коли враг наскочит
иль начальство вновь захочет,
повсеместно безвозмездно потрясенье учинить!
Андрей Бычков. Я же здесь[Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...]Ольга Суханова. Софьина башня[Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...]Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки"[Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...]Надежда Жандр. Театр бессонниц[На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...]Никита Пирогов. Песни солнца[Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...]Ольга Андреева. Свято место[Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...]Игорь Муханов. Тениада[Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...]Елена Севрюгина. Когда приходит речь[Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...]Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике[Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...]Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса...[У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...]Лана Юрина. С изнанки сна[Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]