Вот, Константин, скромные результаты апрельского приступа словоблудия. Не славы ради, а токмо забавы для.
* * * Март бредет, босяком одетый, по развалу своих развалин. Прибывает воды и света. Вот и снова отзимовали - без начальства и без охраны - отоспались, поджавши губы. Отсиделись ушанкой драной в рукаве енисейской шубы,
от которой теперь – лишь клочья… Лед, как молью, изъеден тленом. И река себе этой ночью глухо вскроет больные вены. Одиноко скулит борзая, чуя скорый блицкриг распада. Зайцы кличут в лесах Мазая, и без пастыря бродит стадо.
И созвездья в своей пустыне слепо тычутся в туч завесу. Оглашенный кустарник стынет в непросохшем притворе леса. Землеройка на сеновале продирается к лучшей доле. Вот и снова отзимовали. Вот и снова – земля и воля.
Продырявит подзол коряга. Взбеленятся озера-реки. Что ж, по новой нам звать варяга и емэйлить посольство в греки? Иль, как прежде, лупить в кимвалы про былинные про победы. Здесь Благая не ночевала. Да и Ветхий не проповедан.
И апостол сюда едва ли по распутице доберется. Отсиделись, отзимовали… Перетопчется, перебьется… Справим лодку, найдем Мазая и поедем к ушастым в гости… Не скули, не рыдай борзая над своей непочатой костью.
* * * Е.С. Я глаза на минуту закрою… Где запруда купает лосят, где ночами над вечным покоем неподвижные гроздья висят, -
там с утра под лучей перестрелку кладовую закрыв на засов, мечет рыжие сполохи белка - обезьяна заволжских лесов.
Через эту смиренную реку, этой тихой, неспешной тропой, невеселого человека с невеселой и долгой судьбой
провести, и побыть с ним немножко, и оставить потом одного… Чтоб кустарник нагретой ладошкой долго волосы гладил его.
ДРУЖЕСКИЕ СОВЕТЫ
Смотрит многоэтажка сотнями окон в грязь. Если не жизнь, то бражка, кажется, удалась. В правом углу – стаканы. В хлебнице – пирожок. С этого пира в Кану не торопись, дружок.
Мне ли искать, тебе ли новое меж людей? Мудр беспримерно эллин. Праведен иудей. Мы же – наизготове хлопнуть на раз-два-три… В спринте на голос крови не подскользнись смотри.
Муторно от повидл. Кисло от щей зато. Все бы тебе я выдал, Знать бы, дружище, что. К храму или чертогу – это ж такой пустяк – я б указал дорогу… Только не знаю как.
Хмелем увиты крыши. Ты не грусти, дружок. Нам бы с тобой услышать, как пропоет рожок. Спи. Одеяла нету. Хочешь, мое возьми. Не расшибись без света – как тебя? – mon ami.
СТРОФЫ
*** Лужа все меньше и меньше. Сегодня – на треть. Как-то тревожно: кому же достанется Грэмми?!. Только сначала – прибраться, кофейник согреть и на контуженых ходиках выправить время.
Там, где с тобою мы значились – прочерк, дыра. В небе – такая же: не затянуть, не заштопать… И календарь набухает от слова «вчера». И голоса за стеной переходят на шепот.
*** Мятое тело на голой тахте. Сквозняки. Терпит крушение муха в початом рассоле. То, что когда-то игралось в четыре руки погребено под завалами на антресоли.
Можно, конечно, с соседом изладить дуэт, Спеть с ним про зайцев, а после про яблони-груши. Но поздновато. К тому же уехал сосед. И метроном, что под ребрами, глуше и глуше…
*** Снова трамбует автобус свои закрома. Птица восходит в зенит, как мечта богоборца. Улицы, цокот прохожих, деревья, дома, - все подморожено. Как при Царе-Миротворце.
Ну а вот чашку не склеить. Ты это судьбой не называй, дорогая. Авансом – спасибо. Речка – в мурашках. И медленно рваной губой воздух глотает в садке непутевая рыба.
*** Хочется булочку с кофе, цилиндр и трость. Чуточку акций и много премного гламура. В собственной спальне сегодня – непрошенный гость. В спальне приятеля завтра – посланец Амура.
Хочется звать Теофилом седого Готье, И с госпожой Бовари познакомиться ближе. Только кругом не Монмартр, да и ты не рантье. Так что лети как фанера над местным парижем.
*** В темень метнуться, покамест далеко шаги. Ты не готов к обороне, тем паче – к атаке. Так и наматывать в скверике этом круги, как Одиссею вокруг ненаглядной Итаки.
Квелый фасад до последнего камня промок. Не предвещает ничто нам гомеровой коды. Замуж уйдет Пенелопа и сменит замок. И безнадежно в дверях перепутает коды.
*** Нынче суббота. Последние звезды и сны. Скоро рассвет прорисуется. Скоро – Благая. Медленно – сквозь подземелие, сквозь пелены – в сад она мокрый войдет, как свобода, нагая.
Ну а пока вся земля – опустевший вокзал. Отменены расписания. Сутки вторые, как Он оставил ее. И еще не сказал в белых как солнце одеждах Садовник: Мария!..
ПЛАЧ МАГДАЛИНЫ
Спит трава в саду – да вся прибитая. В небе звезды спят – да как убитые. Спят блудницы все, а с ними бражники. У пещеры сны видят стражники.
Иоанн с Петром спят в своих горницах. Ну а мне как спать – плачу горлицей. Даже Тело Его нами проспано. Унесли отсюда моего Господа!
Вот, Константин, скромные результаты апрельского приступа словоблудия. Не славы ради, а токмо забавы для.
* * * Март бредет, босяком одетый, по развалу своих развалин. Прибывает воды и света. Вот и снова отзимовали - без начальства и без охраны - отоспались, поджавши губы. Отсиделись ушанкой драной в рукаве енисейской шубы,
от которой теперь – лишь клочья… Лед, как молью, изъеден тленом. И река себе этой ночью глухо вскроет больные вены. Одиноко скулит борзая, чуя скорый блицкриг распада. Зайцы кличут в лесах Мазая, и без пастыря бродит стадо.
И созвездья в своей пустыне слепо тычутся в туч завесу. Оглашенный кустарник стынет в непросохшем притворе леса. Землеройка на сеновале продирается к лучшей доле. Вот и снова отзимовали. Вот и снова – земля и воля.
Продырявит подзол коряга. Взбеленятся озера-реки. Что ж, по новой нам звать варяга и емэйлить посольство в греки? Иль, как прежде, лупить в кимвалы про былинные про победы. Здесь Благая не ночевала. Да и Ветхий не проповедан.
И апостол сюда едва ли по распутице доберется. Отсиделись, отзимовали… Перетопчется, перебьется… Справим лодку, найдем Мазая и поедем к ушастым в гости… Не скули, не рыдай борзая над своей непочатой костью.
* * * Е.С. Я глаза на минуту закрою… Где запруда купает лосят, где ночами над вечным покоем неподвижные гроздья висят, -
там с утра под лучей перестрелку кладовую закрыв на засов, мечет рыжие сполохи белка - обезьяна заволжских лесов.
Через эту смиренную реку, этой тихой, неспешной тропой, невеселого человека с невеселой и долгой судьбой
провести, и побыть с ним немножко, и оставить потом одного… Чтоб кустарник нагретой ладошкой долго волосы гладил его.
ДРУЖЕСКИЕ СОВЕТЫ
Смотрит многоэтажка сотнями окон в грязь. Если не жизнь, то бражка, кажется, удалась. В правом углу – стаканы. В хлебнице – пирожок. С этого пира в Кану не торопись, дружок.
Мне ли искать, тебе ли новое меж людей? Мудр беспримерно эллин. Праведен иудей. Мы же – наизготове хлопнуть на раз-два-три… В спринте на голос крови не подскользнись смотри.
Муторно от повидл. Кисло от щей зато. Все бы тебе я выдал, Знать бы, дружище, что. К храму или чертогу – это ж такой пустяк – я б указал дорогу… Только не знаю как.
Хмелем увиты крыши. Ты не грусти, дружок. Нам бы с тобой услышать, как пропоет рожок. Спи. Одеяла нету. Хочешь, мое возьми. Не расшибись без света – как тебя? – mon ami.
СТРОФЫ
*** Лужа все меньше и меньше. Сегодня – на треть. Как-то тревожно: кому же достанется Грэмми?!. Только сначала – прибраться, кофейник согреть и на контуженых ходиках выправить время.
Там, где с тобою мы значились – прочерк, дыра. В небе – такая же: не затянуть, не заштопать… И календарь набухает от слова «вчера». И голоса за стеной переходят на шепот.
*** Мятое тело на голой тахте. Сквозняки. Терпит крушение муха в початом рассоле. То, что когда-то игралось в четыре руки погребено под завалами на антресоли.
Можно, конечно, с соседом изладить дуэт, Спеть с ним про зайцев, а после про яблони-груши. Но поздновато. К тому же уехал сосед. И метроном, что под ребрами, глуше и глуше…
*** Снова трамбует автобус свои закрома. Птица восходит в зенит, как мечта богоборца. Улицы, цокот прохожих, деревья, дома, - все подморожено. Как при Царе-Миротворце.
Ну а вот чашку не склеить. Ты это судьбой не называй, дорогая. Авансом – спасибо. Речка – в мурашках. И медленно рваной губой воздух глотает в садке непутевая рыба.
*** Хочется булочку с кофе, цилиндр и трость. Чуточку акций и много премного гламура. В собственной спальне сегодня – непрошенный гость. В спальне приятеля завтра – посланец Амура.
Хочется звать Теофилом седого Готье, И с госпожой Бовари познакомиться ближе. Только кругом не Монмартр, да и ты не рантье. Так что лети как фанера над местным парижем.
*** В темень метнуться, покамест далеко шаги. Ты не готов к обороне, тем паче – к атаке. Так и наматывать в скверике этом круги, как Одиссею вокруг ненаглядной Итаки.
Квелый фасад до последнего камня промок. Не предвещает ничто нам гомеровой коды. Замуж уйдет Пенелопа и сменит замок. И безнадежно в дверях перепутает коды.
*** Нынче суббота. Последние звезды и сны. Скоро рассвет прорисуется. Скоро – Благая. Медленно – сквозь подземелие, сквозь пелены – в сад она мокрый войдет, как свобода, нагая.
Ну а пока вся земля – опустевший вокзал. Отменены расписания. Сутки вторые, как Он оставил ее. И еще не сказал в белых как солнце одеждах Садовник: Мария!..
ПЛАЧ МАГДАЛИНЫ
Спит трава в саду – да вся прибитая. В небе звезды спят – да как убитые. Спят блудницы все, а с ними бражники. У пещеры сны видят стражники.
Иоанн с Петром спят в своих горницах. Ну а мне как спать – плачу горлицей. Даже Тело Его нами проспано. Унесли отсюда моего Господа!
Вот, Константин, скромные результаты апрельского приступа словоблудия. Не славы ради, а токмо забавы для.
* * * Март бредет, босяком одетый, по развалу своих развалин. Прибывает воды и света. Вот и снова отзимовали - без начальства и без охраны - отоспались, поджавши губы. Отсиделись ушанкой драной в рукаве енисейской шубы,
от которой теперь – лишь клочья… Лед, как молью, изъеден тленом. И река себе этой ночью глухо вскроет больные вены. Одиноко скулит борзая, чуя скорый блицкриг распада. Зайцы кличут в лесах Мазая, и без пастыря бродит стадо.
И созвездья в своей пустыне слепо тычутся в туч завесу. Оглашенный кустарник стынет в непросохшем притворе леса. Землеройка на сеновале продирается к лучшей доле. Вот и снова отзимовали. Вот и снова – земля и воля.
Продырявит подзол коряга. Взбеленятся озера-реки. Что ж, по новой нам звать варяга и емэйлить посольство в греки? Иль, как прежде, лупить в кимвалы про былинные про победы. Здесь Благая не ночевала. Да и Ветхий не проповедан.
И апостол сюда едва ли по распутице доберется. Отсиделись, отзимовали… Перетопчется, перебьется… Справим лодку, найдем Мазая и поедем к ушастым в гости… Не скули, не рыдай борзая над своей непочатой костью.
* * * Е.С. Я глаза на минуту закрою… Где запруда купает лосят, где ночами над вечным покоем неподвижные гроздья висят, -
там с утра под лучей перестрелку кладовую закрыв на засов, мечет рыжие сполохи белка - обезьяна заволжских лесов.
Через эту смиренную реку, этой тихой, неспешной тропой, невеселого человека с невеселой и долгой судьбой
провести, и побыть с ним немножко, и оставить потом одного… Чтоб кустарник нагретой ладошкой долго волосы гладил его.
ДРУЖЕСКИЕ СОВЕТЫ
Смотрит многоэтажка сотнями окон в грязь. Если не жизнь, то бражка, кажется, удалась. В правом углу – стаканы. В хлебнице – пирожок. С этого пира в Кану не торопись, дружок.
Мне ли искать, тебе ли новое меж людей? Мудр беспримерно эллин. Праведен иудей. Мы же – наизготове хлопнуть на раз-два-три… В спринте на голос крови не подскользнись смотри.
Муторно от повидл. Кисло от щей зато. Все бы тебе я выдал, Знать бы, дружище, что. К храму или чертогу – это ж такой пустяк – я б указал дорогу… Только не знаю как.
Хмелем увиты крыши. Ты не грусти, дружок. Нам бы с тобой услышать, как пропоет рожок. Спи. Одеяла нету. Хочешь, мое возьми. Не расшибись без света – как тебя? – mon ami.
СТРОФЫ
*** Лужа все меньше и меньше. Сегодня – на треть. Как-то тревожно: кому же достанется Грэмми?!. Только сначала – прибраться, кофейник согреть и на контуженых ходиках выправить время.
Там, где с тобою мы значились – прочерк, дыра. В небе – такая же: не затянуть, не заштопать… И календарь набухает от слова «вчера». И голоса за стеной переходят на шепот.
*** Мятое тело на голой тахте. Сквозняки. Терпит крушение муха в початом рассоле. То, что когда-то игралось в четыре руки погребено под завалами на антресоли.
Можно, конечно, с соседом изладить дуэт, Спеть с ним про зайцев, а после про яблони-груши. Но поздновато. К тому же уехал сосед. И метроном, что под ребрами, глуше и глуше…
*** Снова трамбует автобус свои закрома. Птица восходит в зенит, как мечта богоборца. Улицы, цокот прохожих, деревья, дома, - все подморожено. Как при Царе-Миротворце.
Ну а вот чашку не склеить. Ты это судьбой не называй, дорогая. Авансом – спасибо. Речка – в мурашках. И медленно рваной губой воздух глотает в садке непутевая рыба.
*** Хочется булочку с кофе, цилиндр и трость. Чуточку акций и много премного гламура. В собственной спальне сегодня – непрошенный гость. В спальне приятеля завтра – посланец Амура.
Хочется звать Теофилом седого Готье, И с госпожой Бовари познакомиться ближе. Только кругом не Монмартр, да и ты не рантье. Так что лети как фанера над местным парижем.
*** В темень метнуться, покамест далеко шаги. Ты не готов к обороне, тем паче – к атаке. Так и наматывать в скверике этом круги, как Одиссею вокруг ненаглядной Итаки.
Квелый фасад до последнего камня промок. Не предвещает ничто нам гомеровой коды. Замуж уйдет Пенелопа и сменит замок. И безнадежно в дверях перепутает коды.
*** Нынче суббота. Последние звезды и сны. Скоро рассвет прорисуется. Скоро – Благая. Медленно – сквозь подземелие, сквозь пелены – в сад она мокрый войдет, как свобода, нагая.
Ну а пока вся земля – опустевший вокзал. Отменены расписания. Сутки вторые, как Он оставил ее. И еще не сказал в белых как солнце одеждах Садовник: Мария!..
ПЛАЧ МАГДАЛИНЫ
Спит трава в саду – да вся прибитая. В небе звезды спят – да как убитые. Спят блудницы все, а с ними бражники. У пещеры сны видят стражники.
Иоанн с Петром спят в своих горницах. Ну а мне как спать – плачу горлицей. Даже Тело Его нами проспано. Унесли отсюда моего Господа!