Уважаемый автор!Издательский дом "Коктебель" (Феодосия-Москва) в сотрудничестве с московским
литератором, уроженцем Крыма, Виктором Бойко завершают подготовку к изданию
шеститомной антологии "Крым в поэзии" (объем каждого тома более 700
страниц). Выход издания запланирован до конца этого года. Все шесть томов
выйдут одновременно.
В антологии представлены произведения о Крыме, написанные поэтами разных
стран и эпох (всего более 1600 авторов). Составитель включил в настоящее
издание и Ваши произведения. Будем признательны, если Вы уточните свои
биографические данные и вычитаете тексты стихотворений. Корректорскую правку
просим внести в исходный текст, выделив ее красным цветом.
Будем благодарны, если это будет сделано Вами в течение 5-7 дней.
С уважением, редактор-издатель Дмитрий Лосев,
сотрудник проекта Наталья Беднякова
телефоны для справок:
в Феодосии 0660530465,
в Москве: +7-916-105-50-60; +38-050-967-80-90;
скайп: kuzneok
e-mail:
n_bednyakova@mail.ru
КАБАНОВ, Александр Михайлович, родился в 1968 году в Херсоне. Окончил факультет журналистики Киевского государственного университета им. Т.Г.Шевченко. Печатался в журналах: “Рабоче-крестьянский корреспондент”, “Парус”, “Смена”, “Склянка часу”, “Крещатик”, в коллективных сборниках: “Ручьи”, “Вот мы какие...”, в “Антологии русской поэзии на Украине” (т. 1). Автор книг стихов “Временная прописка”, “Время летающих рыб”. Лауреат университетской, киевской и республиканской премий. Книги А.Кабанова переведены на украинский, немецкий, английский, японский языки. Главный редактор киевской газеты “Вечерний курьер”. Стихи взяты из Сети.
Аппассионата
Море хрустит леденцом за щеками,
режется в покер, и по хер ему
похолодание в Старом Крыму.
Вечером море топили щенками -
не дочитали в детстве “Му-му”...
Вот санаторий писателей в море,
Старых какателей пансионат:
чайки и чай, симпатичный юннат
(катер заправлен в штаны).
И Оноре, даже Бальзак уже не виноват.
Даже бальзам, привезенный из Риги,
не окупает любовной интриги -
кончился калия перманганат...
Вечером - время воды и травы,
вечером - время гниет с головы.
Мертвый хирург продолжает лечить,
можно услышать, - нельзя различить, -
хрупая снегом, вгрызаясь в хурму, -
море, которое в Старом Крыму.
Крымская ночь
Мой милый друг! Такая ночь в Крыму,
что я - не сторож сердцу своему.
Рай переполнен. Небеса провисли,
ночую в перевернутой арбе,
И если перед сном приходят мысли,
то как заснуть при мысли о тебе?
Такая ночь токайского разлива,
сквозь щели в потолке, неторопливо
струится и густеет, августев.
Так нежно пахнут звездные глубины
подмышками твоими голубыми;
Уже, наполовину опустев,
к речной воде, на корточках, с откосов –
сползает сад - шершав и абрикосов!
В консервной банке - плавает звезда.
О, женщина - сожженное огниво:
так тяжело, так страшно, так счастливо!
И жить всегда - так мало, как всегда.
***
Час неровен, и бес - не в ребро,
а в Рембо!
Ум за опиум крымских акаций…
Удивление Ли или нежная Бо…
Кто на что в этой жизни Гораций?
Из письма Андрею Полякову
Тесна - славянская кровать
и жидковаты в ней пружины:
кацап, хохол, бульбаш… Терять
свои свободы и режимы, -
не девственность… И потому,
подернуты слезой вакханки
кусты подмышкой ПТУ
и там - мяучат лесбиянки.
Какая злоба на дворе!
И посылают в первородный…,
там - Путин, баловень безродный,
там - член в промерзшей кобуре!
там - сам Бальзак. Де Оноре!!!
Пересекли отрезок водный,
и оказались на горе…
И вот опять гремят там-тамы,
опять богат китаевед.
Вот - черножопые ван-даммы
уводят барышень в Тибет.
Все минет, или все - минет?
И наступив в сомненьи ентом
на граблю, или на граблю,
Ты, с каждым новым президентом,
Все веришь в старое: “Люблю!”
P.S.
Чтоб в метрополии, в Крыму,
на пенсии, скукожив пейсы,
читать Шевченко и “Му-Му”
и напевать блатные песни?…
***
Лесе
Сбереги обо мне этот шепот огня и воды,
снегириный клинок, эвкалиптовый привкус беды…
Я в начале пути, словно Экзюпери - в сентябре,
где Алькор и Мицар, где иприт в лошадиной ноздре.
Далеко обними, пусть ведет в первобытную синь,
где Алькор и Мицар, твой мизинчик династии Минь.
Над звездою - листва, над листвою - трава и земля,
под землею - братва из космического корабля.
Я за словом “кастет” - не полезу в карман кенгуру:
вот и вышел поэт, танцевать золотую муру!
Вот смеется братва, и бессмертную “Мурку” поет,
и похмельное солнце над городом детства встает!
Сбереги обо мне - молоко на хозяйской плите
(здесь любой виноград - бытовая возня в темноте).
Сбереги о любви - бесконечный, пустой разговор,
где лежит у воды с перерезанным горлом Мисхор.
И тогда ты поймешь, задремав в жигулиной арбе,
что я - зверь о тебе,
что я - муж о тебе,
что я - мысль о тебе…
***
Фиолетовой, густой сиренью Таврии
я весной заправлю ручку наливную.
В этом воздухе - по-женскому - кентавровом,
столько нежности и прыти! Я ревную.
Я ревную в лошадином знаменателе,
ты - кокетливо смеешься надо мною,
Обещаешь быть послушной и внимательной,
Я не руки умываю - ноги мою.
Мы поскачем, но, до первого издателя,
от которого (которой) я не скрою –
нелегко быть в лошадином знаменателе,
оставаясь половиною мужскою.
***
Вновь посетил Одиссей милую нашу дыру:
пил - за Отчизну. ua, плакал - о Родине. ru.
Вот бы и нам, Поляков, взять поощрительный приз:
выиграть проклятье богов, как - кругосветный круиз!
Морзе учить назубок, лыбиться в даль: “Повезло…”,
морю в серебряный бок - всаживая весло.
Выползло крымское солнце, а под глазами - круги:
словно, не похмелившись, или не с той ноги…
Щуримся, ака японцы (верные наши враги).
Снилось: меня разбудят, выведут за жнивье,
родины больше не будет, и не отыщешь ее!
Море вокруг. Страницы вырваны из дневника.
В полночь слетелись птицы. Белые. Без языка…
Пахнет подгнившей вишней. Йодом и солью полн
воздух. Вокруг затишье, шорох радиоволн….
Новости : мир в Европе… Прибыл третьего дня
Симонов к - Пенелопе. Помните: “Жди меня…”?
Знаешь, Андрей, собака, парус под ветер. com.
Нам не нужна Итака. Рында звонит по ком?
Тянут пустые сети пьяные рыбаки.
Плаваем в Интернете. И не подать руки…
18.03.03
Из южного цикла
Дождь отшумел, полусухой красный ампир,
вновь о любви музыкальная плачет шкатулка.
Шлюха у входа в отель. Окаменевший сатир -
вдруг оживает и тащит ее в глубь переулка.
Ранее, статуя римской богини без головы
всех постояльцев встречала взором сердитым.
Новые моды: шлюха визжит, и, увы -
плачет сатир над своим, безнадежно отбитым...
В серых колготках, надетых на стрелки часов,
Время не может найти утешительных слов
для андрогинной природы...
Вот и рифмуешь: лесов-парусов-небесов.
Хочется кушать? Добавишь еще - колбасов,
и завершишь - бутерброды.
Думы о Родине здесь превращаются в чат,
но иногда, позабыв закипающий чайник,
ты вдруг почуешь: “На штурм!”, - янычары рычат
и окропляется кровью крымский песчаник.
Стихотворенья - бумажное пьют молоко
и оставляют школьные наши тетрадки,
запах цветущей акации и рококо
Черного моря, слегшего от лихорадки...
На цыпочках цикад…
Весенний Крым, вздыхает море в темноте,
и на террасе не отыщется огня.
Мечтай о славе и не спрашивай мате:
- Зачем ты пьешь через соломинку меня?
В Москве, на рынке - ассирийский виноград,
да фестиваль во всю рифмованную прыть.
А здесь - бессмертие на цыпочках цикад
к воде спускается, боится разбудить.
Из перехваченного письма
Крымские твои сумерки, узник пансионата -
в красных и фиолетовых буковках от муската.
У Партенитской пристани - ветрено и скалисто,
некому переписывать книгу о Монте-Кристо.
Море чихает в сумерках контрабандистской лодкой
и Аю-Даг с похмелья цепью гремит короткой.
Скрылась луна в серебряном шлеме мотоциклиста:
некому переписывать книгу о Монте-Кристо.
Знаешь, не все мы умерли или умом поехали.
Нас заманили в сумерки дудочкою ореховой.
Мы опускались в адские, брошенные котельные,
и совершали подвиги маленькие, постельные.
Местные долгожители нас называли крысами,
и полегли от ящура, в небо под кипарисами.
Пишем тебе, последнему брату, однополчанину:
- Не перепутай в сумерках - золото и молчание.
Обороняй вселенную в светлой своей нелепости,
у Партенитской пристани,
возле Кастельской крепости.
***
Корицей - укоризненно, лавровым
листом - высокопарно, чесноком,
лукавым луком, редкостным уловом,
из Партенита - птичьим молоком:
так пахнет август, королевский ужин,
в мечтах коньячных - кофе на плите,
и старый Крым, чей краешек надкушен -
любовью, ясен перец, в темноте.
Пусть Аю-Даг во сне идет к пророку,
а ветер - гонит волны в марш-броске,
читает Грина, сочиняет хокку
и переводит стрелки на песке.
Из коктебельского цикла
Мы с тобой по крови - постояльцы
коктебельских пляжей и холмов.
Как пловцы – облизываем пальцы
и опять заказываем плов.
И в который раз, неотвратимо
солнце погружается во тьму.
Пахнет морем. Жизнь проходит мимо
и никто не знает - почему?
Нам не умирается от скуки.
Постояльцы будущих времен -
мы с тобою, мысль о разлуке,
мы с тобою, мыс Хамелеон.
***
Андрею Коровину
Там, где утром режет волны - волнорез,
темно-красным проступает соль-диез.
У чайханщика - аптечка без креста
и спасательная станция пуста.
Пахнет йодом - осень ранняя в Крыму,
жизнь – прекрасна и не больно никому,
просто ей необходимы иногда -
острый берег и соленая вода,
после чая – карамболь и карамель.
Как тебе такое утро, Коктебель?
(колыбельная для книги)
Крымско-татарское иго
вновь из бутылки хлебнешь.
Рядом раскрытая книга –
душно. И вряд ли уснешь.
Воблы сушеная фишка
в черном квадрате окна.
Спи, моя старая книжка,
пусть тебе снится весна.
Винница, пьяная Ницца,
все, что угодно судьбе…
Только не с мясом страница,
только не пепел в трубе.
Гул пролетевшего МИГа,
утра зазубренный край…
Спи, моя старая книга,
больше меня не читай.
Шиповник
(змеиное)
(на пути к могиле М.Волошина)
К.П.
Татарскую покинув халабуду,
преодолев волошинскую треть,
я сам себя в шиповнике – забуду:
как хорошо в шиповнике шипеть!
И пусть другим - поскрипывают скрипки
и пахнет медом траурная медь.
Хочу, мон шер, я сквозь свои ошипки,
на щиколотки женские глядеть!
Когда-то здесь ушли в песок монголы,
теперь – мангалы, кладбище столов…
Похолодало. Пляж нудистский - голый.
Над пляжем реет музыка - без слов.
Куда спешить? Присаживайся рядом.
Ответь поэт, картежник и гусар,
я жизнь люблю, но - что поделать с ядом?
Меня совсем измучил этот дар.
Прости за то, что я тебя тревожу.
(О, Чингачгук, твоя змея – глупа!)
Смотри, как в море - сбрасывает кожу,
ползущая к Волошину, тропа.
Попробуй из шиповника - варенье,
вернись домой в заслуженных прыщах.
Пусть ангелы из камеры храненья
копаются в потерянных вещах.
Кастельская
(подстольная)
Наш проводник заглушает моторочку,
виден сиротский приют.
Крымского берега черствую корочку -
чайки никак не склюют.
Песня гитарная, грустная, длинныя…-
кто бы тебя приструнил?
Небо Кастеля – из розовой глины и
море - из школьных чернил.
Вечер покажет плавник фиолетовый,
фыркнет дельфин у скалы.
Вот оно, тихое счастье поэтово -
чтобы ломились столы!
Милая девушка, может быть, гения
выпадет сделать с тобой?
Там, где прекрасные бродят мгновения
в роще бамбукововой…
