Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Цитотрон

   
П
О
И
С
К

Словесность



КОРОТКАЯ  ЧУДЕСНАЯ  ЖИЗНЬ  ОСКАРА  ВАО

Третья часть



Это случилось в январе. Я и Лола жили вместе в Вашингтон Хайтс, в разных квартирах - еще до того, как началось вторжение белокожих в наш район, когда можно было пройти весь Верхний Манхэттан и не увидеть ни одного матраса для йоги. У нас не очень получалось вместе. Много, что происходило, но - не туда и не сюда. Все, что вам надо знать: если мы говорили друг с другом хоть один раз в неделю - значит, повезло, хотя номинально числились парой. Все из-за меня, конечно. Никак не мог удержать своего конька в штанах, хотя она и была для меня самой красивой девушкой в мире.

Короче, я был дома в ту неделю, никаких звонков из агенства с предложениями о работе, когда Оскар позвонил мне по домофону с улицы. Не видел его толстую жопу с того времени, как он вернулся. Божтымой, Оскар, сказал я. Поднимайся, поднимайся ко мне. Я подождал его в этажном коридоре, и, когда он вышел из лифта, я захлопал его своими ладонями. Ты как? Я - лучше не бывает, ответил он. Мы сели вместе, и я зачадил траву, пока он начал делиться своими новостями. Скоро вернусь на работу в Дон Боско. Правда? спросил я. Правда, ответил он. Его лицо все еще не отошло, левая часть слегка свисала.

Хочешь дымнуть?

Могу немного. Только совсем чуть-чуть. Я не хочу туманить свою башку.

В тот последний день, на диване, он выглядел, словно успокоился, примирился с самим собой. Немного рассеянный, но спокойный. Я собрался рассказать Лоле о нем, что он, наконец, решил просто жить, но эта правда не была слишком простой, как казалось на первый взгляд. Вам бы его увидеть. Он был такой тонкий, потерял столько веса и спокойный-спокойный.

Чем он занимался? Писаниной, конечно же, и чтением. Также собирался уехать из Патерсона. Хотел оставить там все свое прошлое, начать новую жизнь. Пытался решить для себя - что взять с собой. Установил квоту на десять книг, сердцевину его канона (по его словам), пытаясь обрезать все лишь до самой необходимости. Чтобы смог унести с собой. Казалось - похоже на еще какую-то странную часть Оскара, но позже мы поняли, что все было не так.

И после затяжки он сказал: Пожалуйста, прости меня, Юниор, но я здесь по одному поводу. Я бы хотел узнать, если ты сможешь сделать для меня одолжение.

Что хочешь. Только попроси.

Он нуждался в деньгах для того, чтобы внести залог, нашел одно жилье в Бруклине. Я должен был обдумать его слова - Оскар никогда не спрашивал ни у кого денег - но не стал, просто решил дать их ему. Мое виноватое сознание.

Мы покурили и поговорили о проблемах - моих с Лолой. Тебе ни за что нельзя было вступать в связь с той парагвайской девушкой. Да я знаю, ответил я, знаю.

Она тебя любит.

И это знаю.

Почему ты тогда ей не верен?

Если бы я это знал, то какая это была бы проблема.

Может, тебе надо понять это.

Он встал.

Ты Лолы не дождешься?

Я должен вернуться в Патерсон. У меня - свидание.

Ну уж?

Он покачал головой, скрытный *****.

Я спросил: Она - красивая?

Он улыбнулся. Да.

В субботу его уже не было.



ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Последний Вояж.


В последний раз, когда он летел в Санто Доминго, он удивился аплодисментам при посадке, но в этот раз он уже был готов, и когда самолет сел, он захлопал, пока не заболели ладони.

Как только он вышел из здания аэропорта, он позвонил Клайвсу, и тот подобрал его час спустя, нашел его окруженного таксистами, которые все пытались затащить его в свои машины. Ради Христа, сказал Клайвс, что ты тут делаешь?

Это Древние Силы, мрачно пояснил Оскар. Они меня никак не покидают.

Они остановились перед ее домом и прождали почти семь часов, пока она не вернулась домой. Клайвс попытался отговорить его, но он не стал его слушать. Затем появилась она в своем Патфайндере. Она выглядела стройнее. Его сердце схватилось, словно отлежалая нога, и на мгновение он подумал, что пусть все пройдет, пусть он вернется назад в Дон Боско в свою жалкую жизнь, но затем она вышла наружу из машины, словно весь мир уставился на нее, и больше он уже так не думал. Опустил свое окно. Ибон, сказал он. Она остановилась, глаза затуманились, и потом узнала его. Она тоже произнесла его имя. Оскар. Он вытолкнул дверь, подошел к ней и обнял ее.

Первые слова? Ми амор, ты должна уехать сейчас же.

Посреди улицы он вот так и сказал ей. Он сказал ей, что влюбился в нее, и что ему было плохо, но сейчас он - в порядке, и что если бы у него была всего лишь неделя с ней, одна короткая неделя, то с ним потом все будет хорошо, и он сможет перенести все, с чем ему предстоит встретиться, а она сказала, Я не понимаю, и тогда он опять сказал, что любит ее больше всей Вселенной, и он никак не смог бы отмахнуться от этого, поэтому, пожалуйста, побудь со мной всего немного, укрепи меня своим присутствием, и потом все будет покончено, если ей так захочется.

Возможно, она его немножко любила. Возможно, ей очень хотелось в самой сердцевине ее сердца бросить сумку с вещами для спортзала на бетонную поверхность и сесть к нему в такси. Но она встречалась с такими мужчинами, как капитан, всю свою жизнь, и была послана на работу в Европу такими же ниггаз, когда еще не умела зарабатывать деньги себе на жизнь. Также знала, что в ДР развод-с-копом называли пулю. Сумка с вещами не осталась лежать на улице.

Я позвоню ему, Оскар, сказала она, и глаза слегка увлажнились. Пожалуйста, уйди, пока он не пришел.

Я никуда не уйду, ответил он.

Иди, попросила она.

Нет, таков был ответ.

Он зашел в дом к абуэле (у него еще оставался ключ). Капитан появился через час, долго трубил гудком, но Оскар не вышел. Он погрузился в фотографии Ла Инки, разглядывая каждую очень внимательно. Когда Ла Инка вернулась из пекарни, она увидела его, пишущего что-то на кухонном столе.



Трудно объяснить, так написал он своей сестре.

Кто спорит - конечно, трудно.



КАРИБСКОЕ ПРОКЛЯТИЕ



Двадцать семь дней он занимался только двумя делами: писал и искал ее. Сидел перед ее домом, звонил ей, приходил в клуб, где она работала, шел в супермаркет, когда видел издали ее автомобиль: на всякий случай, может она направлялась туда. Девять из десяти - она туда не ехала. Соседи, когда видели его, сидящим на краю тротуара, качали головами и говорили, Посмотри-ка на этого безумца.

Сначала она ужасалась, видя его. Она не желала ничего, связанного с ним; она не говорила с ним, не делала вид, что узнала его, и впервые увидев его в клубе, испугалась так, что ноги у нее подкосились. Он знал, что пугает ее, но ничего не мог с собой поделать. На десятый день она уже перестала пугаться, а когда он следовал за ней в магазине или улыбался ей на ее работе, она шипела ему, Пожалуйста, уезжай домой, Оскар.

Она печалилась, видя его, и печалилась, как она рассказала ему позже, не видя его, посчитав, что его уже убили. Он подсовывал длинные страстные послания под ее калитку, написанные по-английски, а в ответ он получал звонки от капитана и его друзей, когда те угрожали ему, что разрубят его на куски. После каждой угрозы он записывал время и затем звонил в посольство и говорил им, что Офицер - - - угрожал убить его, не могли бы вы помочь как-нибудь?

У него оставалась надежда, потому что если бы она действительно захотела от него избавиться, то заманила бы его куда-нибудь, а там капитан уж сделал бы, что мог. Потому что если бы она захотела, то его никогда бы не пустили в ее клуб. Но она этого не захотела.

Ох, как ты хорошо танцуешь, написал он ей в письме. В другом он выложил свой план, что должен на ней жениться и увезти с собой в Штаты.

Она начала писать ему ответы и передавала их в клубе или посылала почтой. Пожалуйста, Оскар, я не смогла спать всю неделю. Я не хочу, чтобы ты пострадал или тебя убили. Уезжай домой.

Но прекрасное создание, прекраснее всех прекрасных, написал он ей в ответ. Это и есть мой дом.

Твой настоящий дом, ми амор.

Разве нельзя иметь два дома?

Девятнадцатой ночью Ибон позвонила в дверь, и он отложил ручку, потому что знал, что это была она. Открыла дверь машины, а когда он сел внутрь и попытался поцеловать ее, она сказала, Пожалуйста, перестань. Они поехали туда, где у капитана, предположительно, не было никаких друзей. Ни о чем новом они не говорили, только он сказал, Мне нравится твоя новая прическа, и она засмеялась и заплакала, и спросила, Правда? Тебе не кажется, что от нее у меня - дешевый вид?

Ты и дешевое никак не соединяется, Ибон.

Что нам было делать? Лола прилетела, чтобы увидеться с ним, просила вернуться домой, сказала ему, что он добьется только одного, что Ибон и его убьют; он выслушал ее и затем тихо сказал ей в ответ, что она не понимает, чтó находится на кону. Я все прекрасно понимаю, закричала она. Нет, горько ответил он, ты не понимаешь. Абуэла пыталась применить к нему свои сверхъестественные силы, попыталась использовать Голос, но он уже не был тем мальчиком из прошлого. Что-то в нем поменялось. В нем самом появились силы.

После двух недель Последнего Вояжа прибыла его мать, готовая ко всему. Возвращаешься домой, прямо сейчас. Он покачал головой. Я не могу, мама. Она схватила его и попыталась потащить, но он был несдвигаем. Мама, сказал он мягко. Не повреди себя.

А ты себя убъешь.

Совсем не то, чего я хочу добиться.

Прилетел к нему и я? Конечно же прилетел. С Лолой. Самое лучшее лекарство для ссорящихся - это чья-нибудь катастрофа.

И ты, Брут - Юниор? сказал он мне, когда увидел меня.

Ничего не помогло.



ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ОСКАРА ВАО



Как быстро проходят двадцать семь дней! Однажды вечером капитан и его друзья ввалились в клуб, и Оскар смотрел на него долгие десять секунд и потом, дрожа всем телом, вышел. Не звонил Клайвсу, просто сел в первое попавшееся такси. В другой раз на парковке возле клуба он вновь попытался поцеловать ее, а она отвернула голову, но не тело. Пожалуйста, не надо. Он убьет нас.

Двадцать семь дней. Писал-писал в каждый день, написал почти триста страниц писем. Чуть не случилось, сказал он мне однажды ночью по телефону, в один из звонков нам. Что? я хотел узнать. Что?

Увидишь, только это он и сказал.

А затем произошло ожидаемое. Он и Клайвс ночью возвращались домой от клуба, и они должны были остановиться на светофоре, и два человека забрались к ним в такси. Это были, конечно же, Горилла Грод и Соломон Гранди. Приятно снова увидеться, сказал Грод, а затем они избили его, как только смогли, в тесной кабинке такси.

В этот раз Оскар не плакал, когда они повезли его опять к тростниковому полю. Скоро будет уборка урожая, и тростник вырос крепким и толстым, и даже можно было услышать, как стук-стук-стукались стебли друг о друга, словно триффиды. Запах от созревшего сахарного тростника был незабываемым, и была луна, прекрасная полная луна, и Клайвс умолял их отпустить Оскара, но те лишь рассмеялись. Ты о себе должен беспокоиться, сказал Грод, о себе. Оскар тоже немного посмеялся сквозь разбитый рот. Не волнуйся, Клайвс, пробормотал он. Они опаздывают. Грод возразил. Я бы сказал, что мы - вовремя. Они проехали мимо автобусной остановки, и на секунду Оскар представил себе, как вся его семья садилась в автобус, даже его покойный дед и покойная бабушка, а кто вел автобус - это был Мангуст, а билеты продавал Человек Без Лица, но все это было лишь фантазией, пропало в одно моргание, и когда остановилась машина, Оскар послал телепатические сигналы матери (Я люблю тебя), дяде (Завязывай, дядя, и живи), Лоле (Прости, что так случилось; я буду всегда любить тебя), всем женщинам, в которых он когда-либо был влюблен - Олга, Марица, Ана, Дженни, Карен и всем другим, чьи имена он так и не узнал - и, конечно, Ибон [33].

Они завели его в поле и затем остановили. Он пытался оставаться смелым. (Клайвса они оставили связанным у такси, но, пока они шли, тот сбежал в поле; и он же будет тем, кто привезет Оскара семье.) Они смотрели на Оскара, а он смотрел на них, и тогда он начал говорить. Слова посыпались из него, словно принадлежали кому-то другому, на хорошем испанском. Он сказал им, что они собирались сделать - это неправильно, что они собирались лишить мир большой любви. Любовь - большая редкость, легко путаемое с миллионом других явлений, и если кто и понимал в этом толк - это был он. Он рассказал им об Ибон, и как он любит ее, и скольким они рискуют, и что они стали видеть одни и те же сны и говорить одни и те же слова. Он рассказал им, что только из-за ее любви он смог сделать то, что сделал, и они никак не смогли бы остановить его, рассказал, что если они убьют его, то не почувствуют ничего, и их дети, скорее всего, не почувствуют ничего, пока они не станут старыми и слабыми или как раз перед тем, как их собъет машина, и тогда они почувствуют, что он ожидает их на другой стороне, и там он уже не будет толстяком или придурком или тем, кого не любили девушки; там он будет героем, мстителем. Потому что ты можешь стать тем (он поднял свои руки), кем мечтаешь стать.

Они уважительно подождали до конце речи, и потом они сказали ему, лица их медленно тонули в мраке, Слушай, мы тебя отпустим, если ты нам скажешь, как fuego будет по-английски.

Огонь, выдавил из себя он, не в силах остановиться.



Оскар...



33. "Нет никакой разницы, как далеко пропутешествуешь ты... до каких пределов бесконечной вселенной... ты никогда не будешь... В ОДИНОЧЕСТВЕ!" (Хранитель, Фантастическая Четверка №13, май 1963)



ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Конец Истории


Вот, в общем-то, и все.

Мы прилетели туда за телом. Мы устроили похороны. Никого, одни мы, ни Ала, ни Миггса. Плачущая и плачущая Лола. Год спустя к их матери вернулся рак, и в этот раз он залез в нее глубоко да там и остался. Я навестил ее в больнице вместе с Лолой. Шесть раз всего. Она бы прожила еще десять месяцев, но к тому времени она уже больше не хотела сопротивляться болезни.

Я сделала все, что смогла.

Ты сделала много, мама, сказала Лола, но та не захотела слышать это. Отвернулась от нас.

Я сделала все, что смогла, и все равно - не много.

Они похоронили ее рядом с сыном, и Лола прочитала над ней стихи, написанные ею, и на этом - все. Прах к праху, прах к праху.

Четыре раза семья нанимала адвокатов, но дела все равно не возбудили. Посольство не помогло, не помогло и правительство. Ибон, как слышал я, все еще живет в Мирадор Норте, все еще танцует в клубе, но Ла Инка продала свой дом год спустя, вернулась назад в Бани.

Лола поклялась, что больше не вернется в эту ужасную страну. В одну из наших последних ночей вместе она сказала, Десять миллионов Трухильо - вот мы кто.



ЧТО КАСАЕТСЯ НАС



Хотел бы я сказать, что все наладилось, что смерть Оскара вновь свела нас вместе. Я был слишком занят собой, и через полгода ухаживания за своей матерью с Лолой случилось, как называют многие женщины, Возвращение Сатурна. В один день она позвонила, спросила меня, где я был прошлой ночью, а когда у меня не нашлось хорошего ответа, она сказала, Прощай, Юниор, береги себя, и почти целый год я перебивался всякими девицами, и меня качало от Пошла Она На ***** до удивительно самовлюбленных надежд на примирение, к чему я не сделал никаких шагов. И затем в августе, после того, как вернулся из Санто Доминго, я услышал от моей матери, что Лола встречается с кем-то из Майами, куда она переехала, и что она беременна, и что выходит замуж.

Я позвонил ей. Лола, какого *****...

А она повесила трубку.



НА САМОЙ СУПЕРПОСЛЕДНЕЙ НОТЕ



Годы и годы я все думаю о нем. О невероятном Оскаре Вао. У меня бывают сны, когда он сидит на краю моей кровати. Мы - опять в Ратгерс, в Демаресте, где, как кажется, мы будем всегда. В этом сне он не худеет, как в самом конце его жизни, всегда огромный. Он хочет поговорить со мной, собирается открыть рот, но в большинстве случаев я не слышу никаких слов, и он молчит. Так мы и сидим там молча.

Через пять лет после его смерти ко мне стал приходить другой сон. О нем или о ком-то, очень похожем на него. Мы - в каких-то развалинах замка, заполненного до самого верха старыми пыльными книгами. Он стоит в одном из проходов, загадочный какой-то, на нем - злая маска, которая скрывает его лицо, но в прорезях я вижу знакомую пару близкопосаженных глаз. Он держит книгу, машет мне, чтобы я посмотрел ее поближе, и мне кажется, что эта сцена - из какого-то его дурацкого кинофильма. Я хочу от него убежать, и долгое время я убегаю. Занимает какое-то время пока я замечаю, что страницы книги пусты.

И его глаза в маске улыбаются.

Зафа.

Иногда я смотрю на него, и у него - нет лица, и тут я просыпаюсь в крике.



СНЫ



Прошло десять лет до того дня, прожил столько всякой *****, что трудно представить, бесцельно жил долгое время - ни Лолы, не меня, ничего - пока, наконец, я не проснулся с кем-то рядом, кто был мне совершенно *****, моя верхняя губа залипла кокаиновой соплей и кровью, и тогда я сказал, ОК, Вао, ОК. Ты победил.



ЧТО КАСАЕТСЯ МЕНЯ



В эти дни я живу в Перт Амбой, Нью Джерси, учу композиции и писательству в Миддлсекс Коммьюнити Колледже, и у меня даже есть свой дом на самом верху Элм Стрит, неподалеку от мельницы. Не такой большой, какой покупают хозяева магазинчиков, но и не самый худший. Большинство моих коллег считают, что Перт Амбой - это дыра, но я с ними не согласен.

Не об этом я мечтал в своем детстве - учить, жить в Нью Джерси - но постарался сделать из того, что есть, как можно лучше. У меня есть жена, которую я обожаю, и которая обожает меня, негрита из Сальседо, которой я, конечно, недостоин, и иногда мы начинаем заводить разговоры о детях. Если будут, то я - никогда не против. Я больше не бегаю за юбками. Не так много, скажем так. Когда не на занятиях или не тренирую бейсболистов, или не в спортзале, или не с моей женой, то я - дома, пишу. В эти дни я пишу много. С раннего утра до поздней ночи. Как Оскар. Я - другой человек, видите, другой человек, совсем другой человек.



ЧТО КАСАЕТСЯ НАС



Поверите или нет, но мы видимся иногда. Она, Кубинец Рубен и их дочь переехали в Патерсон пару лет тому назад, продали старый дом, купили новый, путешествуют везде вместе (так мне рассказывает моя мать - Лола, как была Лолой, иногда навещает ее). Изредка, когда совпадают звезды, я вижу ее, на шествиях, в книжных магазинах, в которых мы когда-то любили вместе бывать, на улицах Нью Йорка. Иногда Кубинец Рубен с ней, иногда - нет. А ее дочка - всегда с ней. Волосы бабушки Хипатии. Ее глаза замечают все вокруг. Маленькая читательница, и этим похожа на Лолу. Скажи здравствуй, Юниор, командует Лола. Он был лучшим другом твоего дяди.

Здравствуй, дядя, покорно говорит девочка.

Дядин друг, поправляет она.

Здравствуй, дядин друг.

Сейчас у Лолы длинные волосы, и их она никогда не выпрямляет; она немного потяжелела и в ней меньше простодушности, но она все еще - девушка моей мечты. Всегда рада видеть меня, никаких плохих чувств, понимаете. Совсем.

Юниор, ты как?

Я - нормально. А ты как?

До того, как умерли все мои надежды, ко мне приходил один глупый сон, что между нами что-то осталось, что мы снова вместе в кровати, как в прежнее время, с вентилятором, с дымом от травы над нашими головами, и я, наконец, говорю те слова, которые могли нас удержать вместе.

— — —.

Но прежде, чем я начинаю выговаривать гласные, я просыпаюсь. Мое лицо - мокрое, и сразу понимается, что это никогда не случится.

Никогда, никогда.

Хотя, не так уж все и плохо. Мы улыбаемся при встрече, мы смеемся, мы по очереди обращаемся к ее дочери.

Я никогда не спрашивал, какие сны у ее дочери. Я никогда не вспоминал при ней наше прошлое.

Мы всегда говорили только об Оскаре.



Почти закончил. Почти. Лишь совсем немного осталось показать вам прежде, чем ваш Хранитель закончит свою космическую службу и удалится на Голубую Часть Луны, чтобы никто не услышал его до самых Последних Дней.

Девочка: прекрасная крошка: дочь Лолы. Темная и ослепительно быстрая: по словам ее прабабушки Ла Инки: дикарка. Могла быть моей дочерью, если бы я был поумнее, если бы я был ---. Все равно изумительная красавица. Она лазает по деревьям, она трется попой о дверные косяки, она повторяет плохие слова, когда ей кажется, что никого нет вокруг. Говорит по-испански и по-английски.

Не Капитан Марвел, но и не Билли Бэтсон, а сплошная молния.

Счастливый ребенок, сразу скажешь. Счастливый!

На нити вокруг шеи: три азабача: один, который Оскар носил младенцем, еще один, который Лола носила младенцем, и еще один, который Ла Инка дала Бели перед ее спасительным отъездом. Магическая сила предков. Три барьерных щита против Глаза. Укрепленных понизу шестимильным плинтусом молитвы. (Лола - умница; она сделала и мою мать и Ла Инку крестными матерями девочки.) Не пробьешь ни за что.

Однажды, все-таки, Круг оборвется.

Как рвутся все Круги.

И впервые она услышит слово фуку.

И ей приснится Человек Без Лица.

Не сейчас, но скоро. Если она - настоящая дочь в их семье, а я предполагаю, что она - такая и есть, однажды она перестанет бояться, и выйдет наружу и попытается найти ответы.

Не сейчас, но скоро.

Однажды, когда я совсем не буду ожидать этого, раздастся стук в мою дверь.

Мать Изида. Это же дочь у Долорес де Леон.

*****! Заходи, девочка! Заходи!

(Я замечу, что у нее на шее - все еще три азабача, и что у нее ноги матери, а глаза - дяди.)

Я налью ей попить, а жена поджарит ей слоеных сладких пирожков; я спрошу ее о матери, совсем невзначай, и я принесу ей фотографии нас троих из прошлого, а когда станет совсем поздно, то я провожу ее в наш подвал и открою четыре отключенных холодильника, где я храню книги ее дяди, его игры, его рукописи, его комиксы, его бумаги - холодильники лучше всего сохраняют от пожаров, землетрясений, практически от всего.

Лампа, стол, кровать - я все уже приготовил.

На сколько ночей она остановится у нас?

На сколько потребуется.

И, может быть, пусть она окажется такой умной, как и смелой, какой я ожидаю - она будет, она вберет в себя все, сделанное нами, и все, прожитое нами, и добавит свое, и закончит все.

Вот в это, в самые светлые дни мои, я верю. И мечтаю об этом.



И еще бывают другие дни, после трудных разговоров с теми, от кого зависишь, ироничной горечи, когда я сижу за рабочим столом поздно ночью, не в силах заснуть, пролистывая (и все остальное) ободранную по углам оскаровскую копию Хранителей. Одна из немногих вещей, которые он взял с собой в Последний Вояж. Первое издание. Я перелистываю книжку, одна из самых важных трех для него, до последней печальной главы: "Гораздо сильнее, полный любви, мир". К месту, обведенному им. Оскар - он никогда не портил книг в своей жизни - обвел одно место три раза той же самой ручкой, которой писал свои письма домой. Часть, где последний разговор у Адриана Вейдта и Доктора Манхэттена. После того, как мутантские мозги уничтожили Нью Йорк Сити; после того, как Доктор Манхэттен убил Роршаха; после того, как удался план Вейдта "спасти мир".

Вейдт говорит: " Я все сделал правильно, так, ведь? Все же получилось, в самом конце?"

И Манхэттен, в ожидании своего исчезновения из нашей Вселенной, отвечает: "В самом конце? Ничто не заканчивается, Адриан. Ничто никогда не заканчивается."



Последнее Письмо


Он смог послать его перед самым концом. Пару открыток с пальмовой чепухой. Написал мне, все называя меня Графом Фенрингом. Рекомендовал пляжи Азуа, если я еще там не бывал. Написал и для Лолы; называл ее Моя Дорогая Колдунья Бене Гессерит.

А затем, через восемь месяцев после его смерти, в дом в Патерсоне прибыла послыка. Такой, вот, у них Доминиканский Экспресс. Две рукописи внутри. Одна была - главы его никогда-не-завершенного опуса, космическая опера в духе Э.Э. "Дока" Смита с названием Звездное Бедствие, а другая была длинным письмом к Лоле, последнее, что он написал, так вышло, перед своим убийством. В том письме он рассказывал о том, о чем узнал здесь, на острове, и о новой книге, которую он писал, о книге, которую он посылал другим пакетом. Просил ее проследить, чтобы она получила вторую посылку. Там содержалось все, что я написал во время путешествия. Все, что тебе, я уверен, нужно. Ты поймешь, когда прочтешь меня до конца. (То, что вылечит нас, приписал он сбоку. Космо ДНК.)

Вся проблема была в том, что так и не пришло! Или пропало по дороге, или его убили до того, как он послал, или тот, кому он доверился, забыл отослать.

В любом случае, в той посылке, дошедшей до нас, были удивительные новости. Выходило так, что в конце тех двадцати семи дней наш невезунчик смог увезти Ибон из столицы. Все выходные они скрывались на каком-то пляже в Барахонья, пока капитан был занят "делом", и представьте себе? Ибон по-настоящему поцеловала его. И еще что? Ибон по-настоящему ***** его. Хвала Исусу! Он сообщал, что ему понравилось, и что на Ибон понимаешь-о-чем-мы не произвело такого впечатления, как он ожидал. Она была пивного вкуса, описал он. Каждую ночь к Ибон приходили кошмары о том, что их нашел капитан; однажды, она проснулась и сказала крайне напуганным голосом, Оскар, он - здесь, абсолютно веря, что он - здесь, и Оскар проснулся и бросился на капитана, но оказалось - это было черепаховым панцирем, который отель повесил на стену для декорации. Едва нос об него не сломал! Он написал, что у Ибон от пупка тянулись вниз очень маленькие волосики, и что она пересеклась с ним взглядом, когда он вошел в нее, но больше всего запомнилось ему не бам-бам-бам секса, а маленькие удовольствия интимности, которых он никогда не ожидал ощутить - гладить ее волосы или медленно снимать с нее трусы, или смотреть, как она идет в душевую, или как она неожиданно садится ему в руки и утыкается лицом ему в шею. Такие интимности, как слушать ее рассказы об ее детстве, и самому рассказывать ей, как он был девственником всю свою жизнь. Он написал, что не мог поверить, как ***** долго ему пришлось ожидать этого. (Ибон посоветовала ему назвать его долгое ожидание как-нибудь по-другому. Да? Как что? Может, сказала она, ты назовешь это время жизнью.) Он написал: Так вот это какое, о чем все так говорят! Диабло! Если бы я узнал это раньше. Красота же! Красота!



Далее: От Переводчика: Примечания

[ Начало ]




© Джунот Диаз (Junot Diaz), 2014-2024.
© Алексей Егоров, перевод, 2014-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2014-2024.




Словесность