Мне некуда уйти из вашей секты.
Я сам такой, как вы, провинциальный
Творец шероховато-грубых текстов.
Точнее, стряпчий, кухонный, дневальный,
Гарсон поэзии, начитанный невежа,
Немного циник, плакальщик, хулитель
Себе подобных, оттого все реже
Стихов читатель, и все чаще зритель
Строений кириллических, надменно
Торчащих из-под глянцевого рая -
Все это любопытно, но стозевно,
Огромно, обло да еще и лаяй.
Мне некуда... Я сам из тех забытых,
Некстати злых, не по годам субтильных...
Старуха у разбитого корыта.
Потерянная драхма и светильник.
Я не раб и не червь, я не царь и не бог. Я живу
Не один. Я не шлялся по тюрьмам и ссылкам.
Я не рвался, как все, покорять Петербург и Москву.
Я столиц не любил, и я не умилялся глубинкам.
Я не знал ни огня, ни воды и ни медных, тем более, труб.
Я, бывало, гнул спину. Я, бывало... Да что не бывало!
Я, по-вашему, должен быть высохший творческий труп.
Слишком много я не, и поэтому яслишком мало.
Тихо дышит в затылок немой вопросительный знак:
"Вам, случайно, не рано быть не?" - "Мне быть да уже поздно.
Я никто и ничто, да к тому же нигде и никак".
"Значит, Вы это то, из чего Бог вселенную создал?"
Поздно ночью в подъезде заплакал котенок.
Жалко, что ли впустить погреться?
Беспризорный, бездомный кошачий ребенок,
Непонятное людям кошачье сердце.
Заходи, котенок, худой и жалкий.
Не кричи, разбудишь жену и сына.
Мы сейчас поделим мой ужин по-братски -
Вот тебе половина и мне половина.
Вижу, вижу, котик, все твои беды:
Безотцовщина, голод, собаки, блохи.
Ты, котенок, не бойся, обедай, обедай.
Очень жаль, что кошки не любят кофе.
Ест и ест, и рычит, на меня не глядя.
Наедайся, и давай-ка с тобой почитаем
Достоевского. Был такой добрый дядя,
И в таких, как ты, он души не чаял.
Видишь ли, по ночам я читаю книжки
Да пишу кое-что мало-помалу,
То есть просто рифмую свои мыслишки
Для десятка здешних интеллектуалов.
Знаешь, кот, что всего ужасней?
Всего ужасней на свете утро.
По утрам обычно выглядит дрянью
То, что ночью казалось красивым и мудрым.
Я имею ввиду сочиненные строчки,
Бред, написанный сквозь дремоту.
Ну скажи, разве можно творить в час ночи,
Если утром в семь бежать на работу.
Я конечно, дружочек, кривлю душою.
Я порою пишу очень даже недурно.
Этот стих мы сейчас и обмоем с тобою.
Где-то есть у меня Valerianae Tinctura.
По две капли. Тебе валерьянки, мне - водки.
Ну давай, за поэзию, за нашу встречу!
Вот теперь я вижу - ты не зверь, мой котик.
Ты, мой котик, маленький человечек.
Ибо кто еще так нежно и близко
Потрется мордашкой об эти строчки...
Ты меня уважаешь? И я тебя, киска.
Мы с тобой уважаемые одиночки.
А давай-ка с тобой заключим для порядка
Что-то вроде творческого союза.
Что ты там в углу загребаешь лапкой?
Ну спасибо, котенок, я-то думал, ты - муза.
Хорошо, что ты мне напомнил о быте.
Я сейчас приберу твое произведение.
Все равно ты стал для меня событием.
Ты, котенок, стал целым стихотворением.
Любовь, с которой начинается эта строчка,
Движет рукой, заполняющей эту страницу
Словами. Но поставленная в конце точка
Означает не смерть, а, скорее, птицу,
Поднявшуюся так высоко, что не различить перья,
Крылья и прочие детали, красивые и не очень.
Я пишу. Мы читаем. Но где мы, где я?
Вместо ответа - вереница отточий.
В каждом слове, мой друг, этих точек больше,
Чем душ, разлетевшихся по оба края.
Слово, видимо, ощущает себя Польшей,
Между двух империй мечтая о рае
Покоренных пространств до столбов Херсонеса.
Видений, посещающих какую-либо частицу,
Не знает самая озабоченная поэтесса,
В каждом сне парящая бескрылой птицей.
Все мы слеплены из одного теста -
Слова и люди, толпы и одиночки.
Но созвездия слов во вселенной текста
Никогда, как люди, не становятся точкой.
В том и разница между словами и нами.
Как-то пусто, не правда ли? Что же нам остается?
Не взлетать, не падать, не играть годами -
Просто жить, что, кстати, не так уж просто.
Но любовь моя, которая всему начало,
Но рука моя, превращающая мысль в строчку,
Мы еще побарахтаемся у того причала,
Где отточий пирс переходит в точку.
Тень чуда промелькнула в ноябре. Нам обещали звездное трехдневье - пушистый хвост кометы по Земле был должен проскользнуть. Комет кочевье загадочно, зловеще. Их закон, повадки их кошачьи (или лисьи) просчитаны астрономами, но хвосты их - это падающих листьев столпотворенье, жгучий листопад, точнее - звездопад, что, впрочем, схоже.
И ваш, и мой блуждал по небу взгляд, и близость звезд мы чувствовали кожей, сетчаткой глаз, губами, языком. Увы и мне, и вам, и всем, кто рядом. Дышало небо своим черным ртом, смеясь над нашим общим жадным взглядом. Не падали не то что звезды, но какие-нибудь бледненькие точки. Иди домой, садись смотреть кино по "ящику", пиши вот эти строчки.
Бывает, что простой стакан воды дороже, чем все океаны мира. Бывает так, что свет одной звезды... (Об этом, впрочем Анненского лира пропела некогда великих две строфы). На кой нам звездопад, когда на свете есть я и ты, когда есть мы и вы, когда есть наши дети, ваши дети!
Об этом звездопаде в нужный час мы вспомним, вспомним рано или поздно: не звезды игнорировали нас, но мы проигнорировали звезды.
В начале марта весна начала неистово колотить в окна лучами, капелью, теплым ветром, дождями.
Ослабела, еще не набрала сил. Уступила место зиме на недельку. Стекла, последним взмахом рукава Деда Мороза (как говорит мой сын), покрылись колючими джунглями. Как она взвыла, эта зимушка! Прощаться так прощаться!
А весна отлежалась и опять взмыла - самоутверждаться.
Весна, знаете ли, это праздник быта, вещей предметов, горячей плоти. В народе говорят: дождями омыта. Нет - потом.
Крестьянин правит плуг. Рыбак вяжет сети. Учитель выводит годовые оценки. В лесах цветет подснежник. В домах делаются дети. В храмах поют: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ..."
Хрипит на осине в петле Иуда.
Тяжелый все-таки у весны нрав: мрачно, жутко, и вдруг - чудо! Страстная - и Пасха! Мороз - и плюс пять! Устав от всех этих перепадов, хочется не жить, а просто существовать: не давать ответов, не строить планов. Просто быть - носить на руках детей, обнимать единственную в мире женщину, греться на солнышке, вдыхать запах трав, наблюдать за ящерицей на теплом пенышке. Хочется смотреть, как разливается река, как кошка на окошке моется, выследить зимородка у лесного ручья... Дождаться Троицы, чтобы упасть на колени и взлететь до Спасовой спелости.
Это музыка, мой друг,
Это музыка -
В листьях, в платьицах подруг,
В легких кружевах,
В золотистых облаках,
В летних сумерках,
В пастернаковских стихах,
В душах умерших.
Это музыка. Шести
Струн искания.
Это вечное "прости"
На прощание.
Это радостный привет,
Озарение.
Это ноша, бремя, крест,
Появление
Ангелов, сошедших вдруг
И растаявших
В белых клавишах, мой друг,
В черных клавишах.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
