ПУШКИНСКОЕ МЯСО
До самого утра мы с Уфимцевым шлялись по всему дому, заходили в гости, пили дешёвую лимонную водку, смотрели картины.
Даже, кажется, стихи слушали.
Ну да. И я читал свои. Стыд-то какой...
Наступило девятое мая.
Мы сидели в мастерской, по очереди брали в руки гитару, пили крепкий чай, жевали обломок чёрствого ржаного каравая. Пересаживались из одного кресла в другое. Их было в комнате три. Потом Лёня заскрёб мастихином по холсту. А я заправил авторучку чернилами, и от нечего делать стал срисовывать в тетрадку голые женские торсы из чехословацкого учебника по живописи.
...Напротив меня в кресле сидит большой рыжий, "армянский" кот Доца, названный так в честь барабанщика Доценко из группы ДДТ по причине внешнего сходства. А, может быть, и внутреннего, не знаю... Доца испорчен вольной дворовой жизнью и известен своим пристрастием к сладкому дыму одноразовых папирос известного калибра. Кажется, шуршание гильзы по ладони Доца способен услышать в любой подворотне на Пушкинской.
Или даже около Невского.
Он пялится на меня во все свои зелёные гляделки, щурится от дыма, но не уходит.
Конечно, я читаю его мысли.
Он ждёт, что я сейчас покурю, и уберусь восвояси.
А он займёт моё... вернее, своё кресло.
Поближе к батарее.
Промозгло и зябко.
Сыро здесь, несмотря на электрическую плитку с вечномалиновой спиралью.
И больше всего я хотел бы сейчас свернуться калачиком на диване. Пригреться под двумя шерстяными солдатскими одеялами, превратиться в кота великого русского художника Уфимцева и уснуть.
Ещё бы поесть чего-нибудь... Мяса!
Да нет, какое там мясо... С помидорами...
Кефира с нарезным батоном.
И поспать ещё часок. Выгнать остатки вчерашнего похмелья.
Портрет кота художника в юности.
Юность портрета кота художника.
В юности же.
Юность художника портрета.
Хм... "Художник портрета".
Пейзажа художник.
Треножник. Так-так-так... "Не спи, не спи, художник..."
Да ну, это... слишком... ясно. Художники меня засмеют.
А вот - "Не ешь, не ешь, художник!"?
У вечности в гробу.
Живописец натюрморта: мясо, зелень, помидоры.
Сыр-лаваш-сухое-перец.
Да. И увы.
Зато... в юности!
Самое трогательное, что мы с Лёней это понимаем.
Что - "в юности".
Уже достаточный психоделический опыт наряду с опытом смерти сделал нас мудрее. Вряд ли он сделал нас умнее...
Потому что денег у нас кот наплакал.
Точнее, вообще нету. Я, например, уже долгое время в качестве жетонов на метро и телефонные автоматы обхожусь заточенными об асфальт двадцатирублёвыми монетами образца последней денежной реформы. Так многие делают. Если внимательно посмотреть на асфальт около уличной телефонной кабинки, то можно увидеть характерные разводы - следы трудов.
Я нащупываю в кармане штанов несколько монет. Надо бы заточить, пока время есть. Чтоб прохожих ментов на улице не смущать. А то тут недавно придрался один. В штатском. Делать что ли нефиг?!. Иди бандитов лови. Так нет. Корочки мне показал, не поленился. Пришлось и ему заточить четыре штуки, чтоб отстал. Так он ещё и время, гад, засекал, за сколько я затачиваю одну монету. А что тут засекать? Быстро я затачиваю. Умею, потому что. Не то что некоторые. "Понаехали тут из посёлков"... Ага. "Понабрали по объявлениям"...
Напильник у Лёни есть. Напильником медленнее получается. Но зато аккуратнее. Пока я скоблю "двадцатчики", под скрежет напильника я думаю о том, что с удовольствием пошёл бы сейчас на какую-нибудь слесарную работу. Небольшую. Скажем, в уличный ларёк "Металлоремонт". Впрочем, когда я ставлю новые набойки на свои (да порой и на чужие) ботинки, мне в голову приходят похожие мысли.
Меня так волнуют маленькие сапожные будки на улице.
А что?..
Весна. Сидишь себе, покуриваешь. Девушки симпатичные подходят, ставят ножку с каблучком... Остальное - по вкусу.
Или даже так: на самом-самом центровом, по моему разумению, месте - на углу Литейного и Невского - сидеть на ящике со щётками, обувь чистить. Ещё и одеться под пацана - дореволюционного чистильщика обуви. Экзотика. Чаевые...
Глупости, конечно. Но ведь деньги зарабатывать как-то надо.
Пока что мне изредка удаётся перепродать пару-другую антикварных вещиц. Купить новые джинсы, бутылку водки, билет до Москвы...
И только совсем недавно я стал с удивлением замечать наших сверстников в роскошных иномарках с диковинными телефонами в руках... Когда они успели? И где они денег нарыли?
Наверное, бандиты.
Убили кого-нибудь.
Или - заработали?
Но - как?
Как-как...
Ограбили кого-нибудь.
Нет, наверное, всё-таки, заработали...
Пока я пилю монеты, в голове рождается план.
- Лёнь, пошли, проводишь меня до Васьки, может? Может, погода хорошая, да и воздухом подышим? Все гуляют. Вот, наверное, никто и не заходит...
Окна лёниной мастёрской в полуподвале смотрят во двор-колодец. Солнце если и бывает у него, то лишь под вечер, вместе с отражением от соседних окон. Поэтому, какая на улице стоит погода, неясно. Мы даже и времени-то не знаем. Будильник молчит.
Я вижу, что Уфимцеву не очень-то хочется выползать сейчас на свет божий. Только ведь он скоро дырку мастихином протрёт на холсте. Такое с ним уже было.
Э-э-эх...
Холст, масло.
Масло, хлеб...
Центральное место на картине занимает иллюминатор. В круглое окно виден знойный пляж с пальмами. Перед иллюминатором, на столике лежит крупная, килограмма на три, рыба. Морковка и пара луковиц. Бутылка. С маслом?.. Или вином? Большая краюха хлеба. На стенке каюты висит фотография бравого моряка.
Вот так!..
Пейзаж.
Натюрморт.
Портрет.
Я про себя посмеиваюсь: "Уфимцев холст экономит... Вообще, непонятно, где он берёт холст? И краски. А кисточки?!. Непонятно. Ладно, мне: бумага, на худой конец - карандашный огрызок. Хотя я так люблю перьёвые ручки! Чернила всегда можно найти. Или самому сделать. Помню, когда я в Пушкине жил, то в Павловском парке грибы... то есть... дубы росли. У них на листьях - орешки чернильные... Ещё нужны опилки. Опилки железные. Вот они, кстати, из-под "двадцатчиков" сыплются. Надо будет сделать. Надо будет написать об этом... А Лёня? А подрамники? Рамы? Конопляное масло, грунт? Спросить, что ли? И ещё про бутылку спросить - масло там, или вино? Всё время забываю..."
Зато картины у Лёни, хоть и редко, но покупают.
- Лёня?.. Лео-они-и-ид!
Что и говорить. От такой картины никакого живописца не оторвёшь.
Не слышит он меня.
Нужны убедительные причины.
Типа.
- Лёнь. Пошли, а? У меня. В мастерской. Горох. Есть. Сварим. Чай, блин, с сахаром... Одевайся.
- Угу... Сейчас... Сейчас... Пошли... Щас бы денег у кого-нибудь стрельнуть...
- Ну... Пива попить.
Уфимцев кряхтит и долго одевается. В результате, он обут в ботинки с высокой шнуровкой. Одет в чёрное, почти до пят, суконное пальто. На голове у него - круглый лётный шлем из коричневой кожи, из под которого торчат волосы цвета зимней соломы.
Арт-диверсант, в натуре.
У порога Лёня оборачивается в тёмную нору мастерской:
- Доца! Кс-кс-кс... Доца! Ну и сиди там... Мышей лови. Плитку тоже оставлю... Пускай. Посуше будет, может...
Да. "Посуше"... Уже года три сохнет.
Это многокомнатное помещение, вообще-то, репточка.
"Колибри" и "Препинаки". Нет, "Колибри", вроде, в последнее время не видно. Зато вчера ихний друг Баширов заходил, спрашивал... Чему-то всерьёз усмехался лисьим татарским лицом. Мне тоже было весело. Когда Баширова вижу, мне всегда весело. Сразу Толика вспоминаю. Голосующие резиновые перчатки на банках с брагой. А чего стоит его вдохновенная телега из "Иглы"? "Упасть! - и подняться. И снова - упасть!.. И - подняться! И снова - назад!"
Что-то вроде этого.
Мы выходим на улицу и щуримся. Небо оказывается над головой - высокое, ясное! В нашем маленьком и тёмном дворе догнивают большие куски чёрного льда. Водосточные трубы звонко плюются леденцами. Лёня закрывает дверь на большой амбарный замок. Мы проходим через арку Коли Васина и оказываемся в главном дворе.
Какие-то люди тусуются... Незнакомые. Ну да, сразу видно, по повадкам, да и по одёжке - "европа-жопа". По-немецки базарят. Что-то немцы к нам зачастили... Картины смотреть пришли. Или покупать приехали. У кого, интересно?
Ну-ка, ну-ка...
Вдруг я вижу, как в уличную арку сворачивает армянин Артур, в чёрной косухе, весь какой-то стремительный, резкий и хрупкий, как будто кокаина нанюхался. А, может, и нанюхался - кто его знает? Я бы и сам сейчас нанюхался... Артур играет на гитаре с "дэдэтэшниками" и они как раз на этой неделе песню записывают на клип... Ну, эту... "Белая река, капли о былом... Эх, река-рука... Победи крылом!"
- О, Лёша! Костя, привет. Да, кстати, вот возьми, я тут немного... - Артур протягивает мне несколько купюр. - Вечером зайдёшь? Остальное потом отдам.
- Да ладно, Артур, спасибо, не знаю, я...
- Заходи-заходи. Там Юра кассету из Чечни привёз, посмотрим.
Ну да! Шевчук же в Чечню ездил. Вчера у кого-то телик смотрели, новости. Давно не видели. А там как раз войну показывали. Такое, оказывается, мочилово идёт!.. Кровь закипает. А ещё - обрывки разговора художника Володи Яшке с кем-то... не ври, с тобой же... " - Эх! я бы вписался в этот блудняк!.. - Ты, Костя, дурак. Молодой ты ещё... Мы же не пушечное мясо... У нас другой фронт работ! Ты, блин, художник, или где?..".
Да. Кстати. С музыкантами нужно соблюдать субординацию. Хороших мин у меня - навалом.
- Ага. Спасибо Артур, очень вовремя... Ладно... Пока.
- Артур! Доца у меня сидит, мышей ловит. Если что, позови его, форточка там открыта...
Мы выходим на Пушкинскую.
И оба понимаем, что не зря сидели в сырой и тёмной мастерской столько времени.
Мы заслужили награду!
На улице стоит один из таких пронзительных питерских полдней, который уж никак не назовёшь "денёк".
Это вам не "подмосковные вечера"!..
Снег в центре города растаял за утро.
Асфальт пахнет теплом и пивом.
Редкие островки земли - собачьим дерьмом.
А воздух - талой невской водой и свежими выхлопными газами.
А ещё - ленинградской масляной художественной краской из свинцовых тюбиков: титановыми белилами, изумрудным кобальтом, берлинской лазурью.
Солнце лупит в ноздри так, что хочется чихнуть, выплюнуть зимнюю мокроту, как серую половую тряпку, вместе с февральскими сырыми ночами.
Скорей забыть! Пустые, сведённые судорогой мосты, мёртвую Неву, короткие серые дни, вкус предательства на губах, руки пахнущие её пиздой...
- Костик, слышишь ты меня? Пойдём, может, кофе выпьем?..
- Давай! Только сначала пива. "Мартовского", да? Тёмного. Потом пойдём ко мне, на Ваську. Причём... через Голландию. Пешком, да. Срежем через Сенную, а потом - каналами. Далеко, думаешь?.. А мы не торопясь. Куда нам спешить. Не хочется в метро... А на Дворцовой сейчас, наверное, демонстрация... По дороге что-нибудь придумаем. К девчонкам в гости зайдём. Праздник всё-таки. День Победы. И мяса! Мяса купим.
* * *
Тесен, словно одежда, старый город весной. Он вмещается между только мной и тобой. Обещанье на вырост, этот путь напрямик - через невскую сырость, через чаячий крик, проходными дворами: там, за пазухой дней, мы не стали ворами - значит, Богу видней. На небесной трясине, за углом, впереди, нам в ночном магазине отпускают в кредит.
...Только было бы было, то, что будет потом. Всё, что нам отвинтило, сдать бы в металлолом. Это - литература, типографский свинец - утверждает, что дура - пуля, штык - молодец: сэкономив на кляксах, не поймёшь с кондачка.
На последние баксы поваляй дурачка...
Что - до белой горячки?!. Что - до полной луны?!. Ляг в похмельную спячку с ощущеньем вины - вечер чёрный и душный, выпей водки, и - спать... Погоди! Только нужно - взять-успеть-записать. И по чистой холстинке - собутыльник, прости! - до утра по картинке мастихином скрести.
Нет, звезда не погасла! Это полдень ослеп. Это холст, это масло. Это - холст, масло, хлеб. День всё выше и выше. Есть в заначке - 0, 5. Ничего не попишешь, только надо писать. Пусть чернильная пуля выбирает маршрут: терпеливые стулья место подвигу ждут...
Будь что будет что будет
Будет что будет что
Будет-будет что будет
Будет всё будет всё
Васильевский остров, май, 1995 г.
Клоуны во Тьме. Сборник рассказов
© Егор Чужак, 1995-2024.
© Сетевая Словесность, 2007-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
