Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




МЕСТО  БЕЗ  ПОНЕДЕЛЬНИКА


Место мне поначалу не понравилось. Конечно, это не то, чем можно привлечь туриста или поклонника авторской песни. Посаженный в 1985 году сосняк на песке вперемешку с пеплом, иногда проступающим из-под мха, который заменяет здесь траву.

Деревянная беседка у входа на просеку была завалена пустыми пластиковыми бутылками из-под пива, шелухой от семечек и прочим мусором. Я бросил рюкзак и пакет с вещами на стол, достал пачку сигарет "Морли лайтс", нашел коробок спичек и закурил. Потом убил первого комара.

Это марийские леса, и я здесь в первый раз. Вчера в это же время я сошел с автобуса в славном городе Козьмодемьянске. На ногах у меня черные кеды с брендовым знаком. Это и салатовый городской рюкзак - единственные запоминающиеся детали. Белая кожа офисного работника не в счет - тут, в северных землях, много людей с белой кожей. Мне любопытно смотреть на этот город, где я был в первый раз, и оценивать его, как бывалый путешественник - так-так, на что это у нас похоже? Депрессивный регион? Точно: автобус семь рублей, маршрутка - восемь, пятиэтажки на центральной улице, фасад кинотеатра с мозаикой в стиле семидесятых.

Я захожу в здание администрации города и уверенно ищу вахтера. Есть.

- Мне нужна газета "Ведомости Козьмы и Демьяна".

- Четвертый этаж, кабинет 410.

Редакция городской газеты в здании администрации - это отрыжка пятидесятых. Но не мне судить об этом. В газете работает мой однокашник по КГУ - Олег. Выглядит он весьма странно для своих сорока лет. Худой, с вечно взлохмаченными волосами, остроносый. Когда-то окончил Казанский авиационный институт, потом, скрыв это, бесплатно получил второе высшее в КГУ.

Едва я переступил порог редакции и представился, мне сказали, что Олег вышел буквально на несколько минут и скоро вернется. В комнате с дверьми "под орех" сидели две женщины и двое мужчин лет за пятьдесят. Женщины смотрели на меня с любопытством, мужчины - настороженно. Я оставил рюкзак и пошел перекусить.

В столовой администрации были алюминиевые ложки и вилки и смешные цены. Правда и кормили, как в столовой, то есть невкусно.

Олег предложил мне посетить местные музеи - искусства, купеческого быта и Остапа Бендера - и нарисовал карту проезда к ним, а потом и к его дому.

В музее искусства не нашлось сдачи с моей тысячи. Не нашлось сдачи с тысячи и в магазине напротив, где я хотел купить пиво. Я вышел на набережную Волги и обнаружил, что и там плохо со сдачей - ее просто некому было давать: ни одной палатки, или киоска.

Наконец в одном магазине я сумел купить пиво, коньяк и даже необходимые мне макароны. Пиво выпил прямо под липой на лестнице тротуара. Глядя на Волгу.

Музей Бендера в Козьмодемьянске существует неспроста - жители города решили, что Козьмодемьянск и был теми самыми Васюками, где Остап Бендер выдал себя за великого шахматного гроссмейстера. В девяностые годы здесь даже стали проходить Бендериады - фестивали имени Остапа, и вот сейчас каждый столб украшает анонс этого фестиваля, который начнется двадцатого июля.

Олег - тоже большой поклонник творчества Ильфа и Петрова и даже участвует в организации фестиваля.

Музей Остапа не сильно меня впечатлил - он походил на краеведческий, только "с ненавязчивым чувством юмора". Балка на лестнице, украшенная табличкой "место для удара головой" - там действительно низко. Оформляли музей в традициях начала 90-х. Манекены Бендера и Кисы на входе в основную экспозицию, какие-то предметы быта 20-х годов вперемешку с новоделами. Кругом черно-белые клеточные мотивы и стулья. Много фотографий с фестиваля. Служительницы предлагают купить сувенирчики. В других залах - выставки местных художников. Были даже неплохие скульптуры и постимпрессионистские пейзажи.

Выйдя из музея, я пошел к автобусной остановке, рядом с которой торчали киоски печати и мороженого. Скамейка была на самом солнцепеке. Пришлось стоять.

В маршрутке ехали только два молодых парня - оба загорелые докрасна и в шортах. Говорили о пиве и дискотеках. Мне даже стало интересно - есть ли различие между такими типами, скажем, в Казани, Москве и Козьмодемьянске. Проверять не стал. Сошел вместе с ними в пригороде, если так можно назвать деревенский посад с избами и травой вместо тротуара. Дом я нашел практически сразу - Олег уже ждал меня. Во дворе располагалась баня, к которой Олег относился с серьезностью шукшинского героя, топить начинал чуть ли не за сутки до помывки. Огромный огород на треть порос сорняком.

- Мне много не нужно. А продавать я не хочу. Вот только на работе недавно попросили огурцов и все удивлялись - чего они у меня такие дорогие. Зато свои, огородные.

С год как у Олега умер последний кровный родственник - дед, с полгода как ушла последняя подруга, и сейчас он живет бобылем. Думаю, больше из упрямства и неуживчивости - оборотная сторона хоть сколько-нибудь стоящего мужчины, с которой никак не может примириться эмансипация.

За обедом разговорились. Хороший такой сельский полдень - солнце сквозь тюлевые занавески маленьких окон, чуть ли не ходики тикают, суп, огурцы, водка местная, марийская. Вспоминали учебу в Казани, одногруппников.

Я достал трубку. Олег сам не курит, но разрешил мне дымить прямо в доме. Запах у табака приятный. Я думаю, ему просто хотелось как-то нарушить стерильную обстановку в доме, как будто законсервированному лет тридцать назад.

- Так зачем ты едешь в леса? - спрашивает он за партией в шахматы (как истинный нью-васюковец, он отлично играет в шахматы, не оставляя мне шансов на победу, я свожу одну партию к пату).

- Хочется свободы.

И вот я стою перед просекой и выкуриваю последнюю сигарету перед броском. Что-то подсказывает мне, что останавливаться на перекур не придется. Я брызгаю на руки антикомариным средством с маслом гвоздики, меняю зеленую футболку на оранжевую - общепринятый цвет свободы в некоторых странах.

Пошли.



Не люблю искусственный лес - сам жил рядом с таким. Но если недалеко от города он кажется на своем месте, то здесь, в восьми километрах от ближайшего, жилья такой лес становится сюрреалистическим.

Деревья в этом лесу примерно одинаковой толщины и растут стройными рядами, что действует удручающе. Деревья стали искусственным дополнением к природе, как свиноматки в хлеву. За ними следят, чтобы они не сгорели, их прореживают время от времени, чтобы росли большими и толстыми, и в один прекрасный день их пустят под бензопилу.

Швеллер сказал, что до восемьдесят пятого года место было помечено на картах как "выгоревшее". Торфяной пожар. Тут кругом торфяники - даже самая чистая речка в России (ну ладно, одна из трех) чистая, потому что течет через торфяник. И чуточку бурая от этого.

Швеллер знает, он разведчик. В камуфляже и с басаевской бородой он гуляет по лесу с раннего утра, может, ищет чего, а может, разминается. Что еще делать человеку, если он бросил пить.

Впрочем, в искусственном лесу не так мрачно, как в реликтовом, где темно даже в полдень - кусочек такого леса был по правую руку от меня.

Я стараюсь прибавить ход - понятно, что если я остановлюсь на секунду, мой обглоданный комарами скелет найдут спустя пару часов очередные путешественники. Так я узнал, что моя средняя скорость с небольшой нагрузкой - четыре километра в час.

В фильмах июльским полднем в лесу - тишина и покой. Ну разве что кузнечик какой запилит... Но на самом деле - вокруг меня жужжат слепни, оводы, непрерывно жужжали. Комаров не просто много - их десятки даже на солнце. Кроме комаров с ужасным шумом носятся какие-то огромные твари, и что-то подсказывает мне, что они плотоядные.

Над прямой, идущей строго на север, просекой возвышается огромный противопожарный пост с фанерным человеческим силуэтом на смотровой площадке. Зрелище почти нереальное - огромная вышка с часовым над всем лесом.

На ходу рву землянику и ем, пачкаясь красным соком. Не все же лесу меня есть - надо и мне что-то взамен жрать. В голове вертится: мы с тобой одной крови.

Навстречу идет парочка - парень и девушка. На комаров они уже не обращают внимания. У меня спрашивают - нет ли чего попить. Вот чего нет, того нет. По дороге встречаю еще людей - они идут в деревню, в магазин. На всякий случай интересуюсь, далеко ли еще.

Сбиться с пути невозможно - есть достаточно внятная карта местности с помеченными ориентирами, и на ветвях деревьев висят ярко-красные метки разведчиков. Дорога сворачивает строго на восток, поворот отмечен яркой меткой.



Когда я, наконец, добираюсь до реки и лагеря, атака насекомых прекращается. Я медленно бреду мимо чьего-то бивака. Интересуюсь - нет ли здесь доски объявлений.

Меня приглашают попить чаю. Это очень интересная компания - какая то тетка лет сорока в очках черепахи Тортиллы, парень с улыбкой балбеса, еще один - совсем без улыбки, две симпатичные, загорелые, как могут загореть светлокожие, девушки с "растачками". Все они из Чебоксар. Я прошу только воды, оставляю у них вещи и иду искать нужную мне стоянку.

Пункт первый - мне нужно найти некую Кысь, описанную мне как крупная женщина. В комплекте с ней идет Юля, мягко охарактеризованная мне как симпатичная, но не любящая мужчин. Начинаю поиск.

Пункт второй. Мои друзья - Ксю, Яныч и Илюха должны появиться, по моим подсчетам, часа через три. При них - палатки, спальники, основной объем провианта. Буду ждать.

Стоянки по большей части пусты - все ходят по гостям или купаются, не знаю. Я устраиваюсь между стоянками прямо на мягком мху, постелив свою куртку и накрывшись футболкой. Как ни странно, комаров здесь совсем нет. Пытаюсь провалиться в сон, но напряжение не пускает. Полудрема. Появляются две девушки, чем-то похожие друг на друга - они смотрят на меня, я - на них. Я улыбаюсь и спрашиваю, не знают ли они, где живет Кысь.

Мне указывают в сторону какого-то дальнего угла, где действительно находится стоянка - Кысь, Юлька и какой-то автостопщик с вотским акцентом и двумя косичками-расточками.

В этот момент звонит Ксю и говорит, что мне нужно найти место под стоянку, соответствующее трем условиям - подальше от детей, поближе к воде и как можно дальше от места проведения пау-вау.

Юлька с Кыськой убеждают меня, что лучшего места, чем по соседству с ними, мне не найти. Отлично, мы идем купаться.

- И вообще, - говорит Кысь, демонстрируя рубенсовские формы, - оставайтесь с нами. У нас завтра уедут все мужики, а без мужской руки стоянка зачахнет - некому будет дров нарубить, воды натаскать.



...А в это время Илюха, Яныч и Ксю вошли в лес, погружаясь в песок по щиколотки от тяжести рюкзаков. Очень скоро они поняли, что им требуется помощь, и стали звонить старому товарищу.

Трубку никто не брал - телефон "Нокия-5140" в прорезиненном защитном футляре, оснащенный компасом и фонариком, мирно покоился в рюкзаке, ожидая, пока хозяин искупается.

Когда наконец я извлек телефон из рюкзака, вся компания уже добралась до лагеря, раздраженная и усталая, и только бутылка коньяка, извлеченная мною вслед за телефоном, смогла смягчить зачерствевшие сердца друзей, истраханных комарами и дальней дорогой.

Так как все хорошие места были заняты радужными разведчиками-кришнаитами, а селиться рядом с ними не хотелось - там было много детей и непьющих - решено было разбить стоянку в пределах видимости от стоянки Кысь.

Первые два дня насекомые проявляли к двуногим пришельцам повышенный интерес, палатки пришлось ставить под непрерывным обстрелом со всех сторон. Оводы садились на тенты и внимательно ощупывали их, молниеносно срываясь с места, когда им начинали мешать. Похоже, что они силились классифицировать шкуру палатки по одним им известным критериям.



Нас четверо. Лагерь из двух палаток. В одной живут Ян и Ксю, в другой Илюха и я. Эти новые купольные палатки ставить одно удовольствие. Да и жить тоже, судя по всему.

Одежды минимум - только с наступлением темноты приходится надевать что-то поплотнее для защиты от звереющих комаров. Хит сезона - арабская рубаха ниже колен и яхт-клубная куртка десятилетней давности, купленная в секонд-хэнде за сто рублей. Это я.

Илюха рвет пижамные штаны на ягодицах и ходит в шортах. Яныч в арабской рубахе как мертвец в саване - обходится джинсами. У Ксю - сарафан нимфетки, карминовое пончо и брюки с молниями на штанинах, которые одним, нет, двумя движениями превращают их в шорты разной длины.

Мы тут уже целую вечность - дня два, или три.

Вам интересны интеллектуальные беседы? Нам - совсем нет. Мы лежим на пенках, пьем чай с ништяками. Лучший отдых для ума. Цивилизация подобна комарам - она совершенно не вызывает эмоций, когда ее нет, но нам все время приходится брать в расчет ее существование.

Не знаю, как другие, но мы пили только "Ахмад", правда, вбухивая заварку в чайник горстями. Илюха пил из огромной суповой кружки, с шумом, как принято в деревнях у татар, "так вкуснее". Этот гедонист почти двухметрового роста с пузцом, постоянно поет обрывки песен из репертуара телевизора, чем вызывает легкое незлбливое раздражение. Не помню точно, но кажется, он - прораб в одной строительной фирме.

Я молчун. И даже когда открываю рот, произношу только многозначительные междометия. Это всех радует - они даже пародируют меня.

Яныч поддерживает костер. Рубит на дрова сухостой, ветки. Палку для ворошения углей он украсил резьбой. Пламя очага в его глазах имеет большую ценность. Он - плотник, в свободное от работы время - резчик по дереву, немного художник и поэт. И единственный обладатель длинного хаера среди всех нас.

Ксю - рыжеволосая и зеленоглазая искательница впечатлений в свободное от работы вузовским преподавателем время. Ксю просыпается смурная и долго собирает по частям этот мир, закрепляя его кружкой кофе. Попытки выпросить у нее этот напиток приравниваются к покушению на частную собственность и жестоко караются. Попрошайка-Леннон, пионер, постоянно фигурирует в воспоминаниях о чашечке чужого кофе, неосторожно выпитой поутру.



- Привет, вот и мы! - это появились Леннон и Петр с рюкзаками.

Встречены они довольно прохладно - у нас уже сложившийся социум, появление в котором даже старых знакомых грозит нарушением баланса. Им надо указать на их место - мы здесь раньше, мы вас старше. Таков этот мир. Мир, где главное - это владение топором и наличие табака.

- Ну, если никто не против, можете установить палатки здесь, - говорит то ли Илюха, то ли Ксю.

Мандеж Ксю, как символ власти, перенимается и внедряется в жизнь в соседнем лагере "большой женщиной" - Кысь. Издалека слышно, как она распекает какого-нибудь молодого человека, который имел несчастье не наколоть дров или не натаскать воды. В нашем лагере Кысь белая и пушистая, она ложится на плед и напоминает отдыхающего ленивого кота.

Иногда я злюсь на них на всех, и тогда молчу с особенной силой. Раздражение накатывает внезапной волной и не вызвано тем, что делают или говорят окружающие. Логически оно вообще никак не связано с ними, просто в этот момент они рядом. Плохой из меня хиппи, плохой.



До речки было идти минуты три, если в кедах, и минут пять, если босиком по шишкам. Там в баллоны из-под пива и минералки набирали воду. Чтобы искупаться, надо было пройти чуть ниже по течению - там было глубже.

Я поднимал подол арабского бурнуса, чтобы не замочить, и шел вброд к пляжу. Там уже плескались Ян, Илюха и Ксю.

Река в этом месте образует излучину - поворачивает почти на девяносто градусов на восток. Лагерь расположен на западном, высоком берегу, а на противоположном, пологом берегу реки - два пляжа. Кроме того, здесь же старое русло реки образует старицу - болотистое озерцо, мимо которого мы ходим каждый день, совершенно игнорируя.

Спуск с высокого берега обязательно босиком - иначе в кеды набьется песок. И идти вброд. Воды по колено, она прозрачная, и видно, как крохотные рыбки убегают от движений твоих ног. Все дно изрыто ручейником, но он еще более труслив, чем рыбки, и можно идти безбоязненно. Только речные мидии представляют угрозу - они торчат в песчаном дне на мелководье острыми гранями раковин наружу, и Петр однажды все-таки порезался о них.

Мой звериный взгляд выхватывает женщин на речке. Есть очень красивые, есть не очень. Целую минуту я рассуждаю о том, что вот с этой особой можно закрутить роман длинною в ночь.

- Доброе утро, - говорит голая девушка с откровенным взглядом.

- Утро доброе, - отвечаю я через силу и уже не смотрю на нее. Сколько раз в жизни я преодолевал этот порог молчания глупыми вопросами про то, как спалось, а что это у вас, меня Саша зовут, и катил клубок разговора дальше по накатанному лабиринту, и если все правильно скажешь, она окажется в твоей палатке ночью.

Идея отбрасывается - превращаться в мачо на фоне бездумного отдыха слишком пошло. Да и лень. Это на первом месте. Лень как средство борьбы с животным внутри нас.



Мы и еду-то готовили один раз в сутки - ставили где-то часа в три-четыре на костер котелок. Для бульона - банка елабужской тушенки без сои (плохие мы хиппи, это точно), макароны, рис или гречка. Отсыревший, но вполне съедобный хлеб. Может быть, кетчуп или соевый соус, купленный за восемь километров.

И снова валяться, вяло отмахиваясь от комаров до самого вечера, когда нужно было все-таки одеваться - комары легко прокусывали даже толстовку, чего их городским собратьям и в голову бы, или что у них там содержит зачатки мозгов, не пришло.

Время от времени все подрываются для какой-нибудь деятельности - то воды натаскать, то хвороста, то пофотографироваться на ксюхин "Олимпус", а потом - снова умиротворение, карточная игра на туристической пенке и непромокаемом пледе. Или пляж. Пляж мы избираем самый дальний.

Однажды с Илюхой и Ленноном даже пошли в деревенский магазин, находящийся на расстоянии восьми километров. Так я узнал, что вполне в состоянии пройти 16 километров в день по жаре, при комарах и на дрянном пиве из баллона с безграмотной немецкой надписью. Местный магазинчик, по совместительству столовая для дальнобойщиков и аптека, здорово наварился на нашем соседстве, думаю. По-крайней мере, продавщица всегда была очень благожелательна и выполняла любые наши капризы. Она стоически отправлялась на поиски сгущенки в подсобку, пока мы пили холодное пиво.

Возвращались мы по "короткой", малоизученной дороге, не отмеченной на картах. Она вся в ухабах и извивается ужом. Илюха ошибся в повороте, и мы ругали его Сусаниным. По прибытию на стоянку увидели там гостей - несколько хиппи, которых привел Петр. Хиппи мирно сидели вокруг костра и, кажется, пили наш чай, беседуя с Янычем и Ксю.

Я, Илюха и Леннон как ни в чем не бывало занялись своими делами - переодевались, вытаскивали из рюкзаков продукты. Мы стали рассказывать Янычу и Ксю про наш тяжелый путь, а те - с сочувствием выяснять у нас, что конкретно встречалось нам на пути: особенности рельефа местности, отношение аборигенов в магазине и погодные условия, сопровождавшие наш поход.

Пришлые хиппи и Петр молча наблюдали за этим представлением. Наконец, один из них заявил, что у них дома дела, все остальные дружно закивали, затем они встали и откланялись. Мы сели обедать.

Наверное, мы здесь чужие, но нам здесь нравится. Это уже становится нашим кредо, где бы мы ни жили. И здесь тоже.

Старые мы стали.

Раньше бы мы установили палатки поближе к другим стоянкам, бегали ли в гости, принимали гостей, обменивались адресами с полузнакомыми людьми, только потому, что они "наши".



А сейчас мы с Илюхой медленно и печально брели в сторону доносившегося боя кришнаитских тамтамов. В полной темноте - в сторону освещенных внутренними кострами типи, превращавшихся в шатры, разбросанные по парку культуры за много километров отсюда. Тамтамы смолкли, и мы повернули назад. Причем Илюха не стеснялся пользоваться фонариком. Кто-то кричал ему вслед: "Вавилон!", а он говорил: "Мы в курсе". "Вавилон" - это мир с электроникой, водопроводом, правительством, деньгами, домами. От него надо отдыхать. Едва мы вернулись к исходному месту, как тамтамы снова забили. Мы переглянулись, но во второй раз никуда не пошли.

Вообще, пересиливая желание сидеть постоянно у костра, мы с Илюхой иногда путешествовали по ночному фестивалю. Смотрели по сторонам, слушали звуки леса... ну, конечно, у нас же была марихуана! Не такие уж мы плохие хиппи.

Я видел сверкающую звездочку в траве и говорил об этом Илюхе. Это был светлячок или цветок папоротника. Скорее светлячок.

- Илюха, - говорил я - смотри, светлячок!

Илюха останавливался, подходил ко мне и внимательно смотрел в траву:

- Нет там никого.

Петр принесет мне на следующий день светлячка на ветке. Но я уже буду не накуренный, и дар этот мне ни к чему. Петр нашел себе малолетнюю хиппушку, жаждавшую романтики, или скорее она нашла его, и они, смотавшись от её парня-музыканта или художника, гуляли вечерами. Светлячков, наверное, ловили. Для меня. Приятно.

Петр и Леннон уехали на третий день, чтобы успеть попасть в город в понедельник.



Однажды, в предрассветной дымке, после долгих бесед со Швеллером о разведке места лагеря на следующий год, мы вышли к стоянке на берегу, где бухали то ли рокеры, то ли панки, такие же, как мы - не первой молодости. Один из них рассказывал, как "выписал" местных пьяных гопников, приехавших "позырить". Напился с ними, они вместе отправились в деревню, он там набил кому-то морду, сломал мотоцикл, да так, что никто не догадается как починить, вернулся пешком и вот, сидит, пьет. Пришел Швеллер, глянул, сказал: "Я ничего не видел". И пошел дальше. Пить водку - это тоже Вавилон.

Мы же остались стоять на берегу Кокшаги, всматриваясь в небо, в лес, еще черт знает куда. Пора отсюда уезжать, решаю я.



Утро, я голый, но комаров нет - может мы так пропитались лесом, что нас уже принимают за элемент ландшафта? Сижу на бревне и медленно набиваю трубку.

Рядом с костром - обломок сухого дерева, уже без коры. Скорее всего, это дерево, оставшееся еще с той, допожарной поры начала восьмидесятых - уж больно оно толстое для этой лесопосадки. В дерево воткнуты: топор Яныча - острый, как бритва, нож для консервов, нож перочинный и нож для резки хлеба. Такая коллекция. Туда же, в трещины ствола, в первые дни предполагалось втыкать соломинки с насаженными слепнями и оводами.

Я набиваю трубку и раскуриваю. Сегодня я проспал. Должен был встать в восемь утра и отправиться в деревню, а оттуда на Большую землю.

Весь вчерашний день я ждал четкого указания судьбы - ехать мне или нет. И уже склонялся больше к тому, что поеду именно сегодня, оставляя желание объявить об этом решении на потом. Вавилон не хотел отпускать меня, вцепившись щупальцами в сознание, грозил дамокловым мечом неминуемого выхода на работу.

Приступы "ответственности" повторялись на протяжении всего последнего, как я полагал, дня.

Вечером к нам в лагерь зашла Даша - девочка, которая учится в Казани на психолога. У нее немного замедленная реакция, к тому же она слепа, как крот. Почему такие девочки идут учиться на психолога? У нее черные густые волосы, толстая задница при первом размере груди и тусклый взгляд. Обычно она просто сидела возле костра и молчала.

И вдруг Яныч предлагает нам выкурить трубочку мира, заряженную марихуаной. Мы, ожидавшие этого момента уже часа два, соглашаемся и интересуемся у Даши - а как она относится к этому делу? Она отвечает, что не против. Яныч спрашивает: а ты раньше пробовала? Девушка со своим фирменным отрешенным видом кивает. Я бы так кивнул, если бы не был до конца уверен в ответе. Но она, похоже, ни в чем в этой жизни до конца не уверена.

Мы начинаем курить.



Спустя некоторое время, когда лес стал по-настоящему угрожающий, а между деревьями стали проноситься невнятные тени, Даша заскулила.

Я ходил вокруг костра. Пытаясь фонариком выхватить очередного монстра, превращавшегося в дерево. Или прислушивался к голосам из других стоянок. А Даша вдруг то ли заревела, то ли захохотала и повалилась с бревна, на котором сидела.

Илюха и Яныч подсели к ней и попытались разговором сбить ее с галлюцинаций. Дашка ходила пешком по деревьям, отбивалась от какой-то толстой тетки, тащившей ее под землю, и видела призраков, обступивших стоянку.

Когда она немного остыла, мы посадили ее на бревно. Она смотрела на огонь и тянула к нему руки, утверждая, что это цветок, в котором ей будет хорошо.

Я нервно осматривал окрестности, представляя, как толпа хиппи, привлеченных криками Даши и решившая, что мы ее насилуем, идет через лес в нашу сторону.

Она не помнила своего имени, пока ей не называли его, крутила кистями рук перед глазами и спрашивала, почему мы ее боимся.

Я уже сам видел те ужасы, которые описывала Дашка, и оттого злился на эту ненормальную, поломавшую нам чудесный вечер.

Когда, наконец, Дашу усилиями Илюхи и Яныча удалось уложить в нашу палатку (не могли же мы в таком виде отправлять ее к своим), мы нервно закурили и уставились в костер.

Потом закурили не очень нервно. Каждый стал вспоминать, что примерно такая реакция была у него в первый раз. Но до точно такого же было далековато. По-крайней мере напрячь четверых человек сразу - для этого надо обладать экстраординарными способностями к смещению точки сборки, выражаясь известными терминами.

Девочка не выдержала нашего стеба, и в тот момент, когда мы с Илюхой стали договариваться, как мы будем ночью спать с ней в одной палатке, выползла и заявила, что пойдет домой.

Она снова была отрешенной, только движения ей давались с некоторым трудом, похоже, что тело выполняло команды мозга с некоторым опозданием.

Илюха вызвался ее провожать. А я сказал Янычу и Ксю, что завтра уезжаю.



...Я проспал - и никто особенно не горел желанием растолкать меня и отправить в долгое пешее путешествие к Вавилону. Все ждали, что я останусь. Я сам от себя ожидал, что останусь. Если бы я пошел в город, я бы никогда этого себе не простил.

Я остался еще на один день. Вот он я - бездумно сижу в арабской рубахе на песочке в излучине речки. Мимо сплавляются семьи байдарочников - "вавилоняне" на выезде. Они стараются не смотреть на обнаженных Илюху, Яныча и Ксю, сидящих на песке.

Здесь точка.

Может быть, когда вы это читаете, я еще нахожусь тут, оставшись еще на один день.

Еще и еще.




© Александр Чеков, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.




Словесность