Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Теория сетературы

   
П
О
И
С
К

Словесность


Опята
Книга вторая



Глава вторая
ГЕНЕРАЛ  ГАНОРРАТОВ


Некоторые испытывают разочарование по поводу того,
что наш организм построен на основе всего лишь тридцати
с небольшим тысяч генов, и мы имеем столько общих генов
с дрожжами, что можем считать дрожжи почти родственниками.

С. Лем "Повторение сказанного"


4. Оборотни в погонах


Прежде, чем ступить на родную землю, Кастрыч вознамерился припасть к ней губами и поцеловать хотя бы ее за неимением ступеней храма; он чуть не вывалился из зависшего вертолета, пришлось подождать приземления.

Не столь сентиментальные Сартур и Сатурн закутались в шарфы: дул резкий ветер, усиленный лопостным вращением, и вообще, невзирая на летнюю пору, было холодно и скверно, особенно на душе. Последним спрыгнул Зазор, привычно придерживая фуражку.

Репатрианты озирались, надеясь увидеть городскую панораму, но тщетно: вертолет сел далеко за городом, на секретной, специально выстриженной лужайке, которую не однажды рассматривали уфологи, реагируя на сигналы местной прессы о протоптанных кольцах и неуловимых НЛО.

На пустынном шоссе, тянувшемся через лес, дожидался автомобиль. Дверца была распахнута; полковник Мувин стоял, небрежно опершись на нее и даже мешкообразно съехав; его колени, непочтительно расслабленные, говорили о нежелании преклониться при существующей разнице в званиях. Но подлинный Мувин с недавних пор работал в системе внутренних дел, где погоны ценились на пару порядков ниже, чем в Универсальной Спецслужбе, откуда происходил Зазор.

При виде вдруг ожившего недруга, еще недавно поймавшего пулю в лоб, Кастрыч сделал невольную стойку, но, присмотревшись, заметил и прочувствовал разницу: тот, да не очень - и тебе череп, и тебе губы, и пальцы все те же, но не такие. И, конечно, глаза - подвижные, хотя и не в полной мере живые, как живо бывает обычное, не связанное с правоохраной живое. У прежнего Мувина часто, когда Куккабуррас действовал лично, а не через копию, бывал остановившийся, мертвый взгляд, продиктованный надобностью скрыть искусственное происхождение ока. И на Зазора - по той же причине - смотреть бывало не очень приятно. Один глаз бегал, играл; другой же таращился и сверлил. Еще на закате своего существования под родовыми фамилиями "Амбигуус" и "Гастрыч" грибовары приступили к подполковнику, не веря в такое редкостное совпадение у братьев офтальмологического дефекта. Зазору пришлось под угрозой маловероятной, но все-таки возможной в такой компании пытки показать, что он лишился глаза при выполнении задания, в ходе мимикрии. На пересылке какой-то блатной негодяй-петух, учиняя разбор, плюнул Зазору в глаза кусочком бритвы, к которому так привык, что даже порой забывал о нем, бездумно храня за щекой, и многие тюремные постояльцы истекали кровью, при оказании услуг натолкнувшись постыдным поршнем на интимное, острое на язык железо.

И Кастрыч устыдился перед настоящим полковником, несомненно, собиравшимся делать с ним правое общее дело. Тогда он прошелся по лесу многоопытным взором, подыскивая врагов: уж очень сильно чесались у него руки вступить с неприятелем в схватку.

Вся компания обменялась деловитыми рукопожатиями. Зуд притих.

- Товарищ полковник, - изрек Зазор. - Вот этих троих, что бы они ни вытворили, приказано охранять и беречь, как зеницу ока. Это - руки, - он указал на Кастрыча, - это - мозги, - палец уткнулся в Сартура, - а это примкнувший родитель мозгов, бесконечно важный свидетель. Ответственный квартиросъемщик, - подчеркнул Зазор, и эта характеристика произвела на полковника Мувина наибольшее впечатление. Квартира недавних Амбигуусов - она же, по совместительству, криминальный музей и место колыбель практической микологии - казалась заведомо ведомственной, казенной, общественным достоянием, и странно было видеть фигуру, имевшую на нее законные права. Эта квартира строго охранялась проверенными невидимыми бойцами Зазора, благодаря чему туда не могли проникнуть, хотя время от времени проникали даже высшие милицейские чины. - Доложите обстановку, - приказал подполковник.

Мувин подтянулся.

- Вы прибыли вовремя, - доложил он.

- Я не об этом вас спрашиваю.

- Виноват. Группа захвата уже на месте, снайперы на крышах, телефоны на прослушке, валюта помечена. Терпила... виноват, заявитель ожидается к полудню. Он оснащен микрофоном, видеокамерой и передатчиком.

- Рассаживайтесь, - велел Зазор троице и, покуда те погружались в автомобиль, потребовал, чтобы полковник ознакомил экспертов с некоторыми подробностями дела.

- Дело элементарное, - пожал плечами полковник Мувин, лично усаживаясь за руль и провожая поляну взглядом. - Извините за каламбур. Некий рядовой гражданин по имени Алимент Козлов изъявил желание внести изменения в свои паспортные данные. По его утверждению, в свидетельство о рождении, а далее, автоматически, в паспорт, прокралась ошибка, и покойные родители нарекли его Элементом - так, во всяком случае, он слышал от покойной матери, поскольку отца не удается разыскать с момента зачатия. Ныне гражданин, уже будучи в преклонных годах, намеревается жениться, но невесте, что из того же возрастного контингента, не нравится имя. Она утверждает, будто не сможет спокойно сожительствовать с лицом, напоминающим о супружеской необязательности. Ну и, как у нас водится, началось.

- У нас много чего и кого водится, - поморщился Зазор. - Что же началось?

- Мытарства начались, - пояснил полковник. - Страдания начались. Хождения. Прошения. Ходатайства. За нами хвост, товарищ подполковник.

Зазор уставился в зеркальце, а тройка пассажиров, неуклюже пихаясь, развернулась к окошку. Мувин, вероятно, намекал на белый, похожий на Моби Дика, микроавтобус - точно такой, какой, по словам полковника, томился на месте запланированного захвата.

- Я надеюсь, что машины пока не раздваиваются, - с нервным смешком пошутил полковник.

- Надейтесь... - пробормотал Зазор, притянул ко рту кончик воротника и негромко распорядился: - Пресечь преследование.

Не прошло и десятка секунд, как их собственный экипаж едва успел увернуться и вынырнуть из-под огромной сосны, будто по волшебству рухнувшей прямо за ними и перегородившей шоссе.

- Остановить, - продолжал Зазор. - Досмотреть. Наплевать на федеральные номера. Изъять все записи.

Он отпустил воротник и дальше говорил, уже обращаясь к недавним изгнанникам:

- Здесь возможны два варианта. Слежка связана либо с намеченной операцией, либо с вашим прибытием.

- С нашим? - обеспокоенно спросил Сатурн Тригеминус. - Почему?

Вместо ответа подполковник коротко постучал по высокому лбу его отпрыска.

- Мозги, - напомнил он. - Им нужны его мозги. Они, как кумушки-бабы, считают, что без огня дыма нет. И раз пошел звон о леденцах бесконечности, то этот благовест неизбежно имеет нечто от замаскированной действительности.

- Это мы понимаем, - Сартур скривился, униженный Универсальным постукиванием. - Мы уже приготовились быть морковками для ишаков. Почему так быстро? Как они узнали?..

- Трёхины, - Зазор пожал костлявыми плечами. - Головастые гидры, болтливые расщепленные языки... Ваш отъезд был неизбежен. Ваше местопребывание перестало быть тайной. Сначала украли обновленный декокт, потом украли бы вас. Приходится играть на опережение - продолжайте, товарищ полковник.

- Я полагаю, дальнейшее ясно и так, - молвил Мувин, следя за дорогой. - Гражданин Алимент Козлов натолкнулся на стену злонамеренного и фальшивого непонимания. Будучи личностью целеустремленной и въедливой, он добрался-таки до верхов... почти до верхов. До самого верха его не пустили, но нам-то до верха, если мы поднимемся на эту ступеньку, рукой подать. Гражданину Козлову было сделано неформальное предложение: оплатить замену буквы и выложить за это ровно сто тысяч условных единиц. Купюрами в двадцать и пятьдесят единиц, да чтобы не новые были единицы. В настоящий момент гражданин Козлов получил чемоданчик с единицами и дожидается наших распоряжений. Он, повторяю, прибудет в полдень...

- И тени исчезнут, - удовлетворенно прохрипел Кастрыч. - Единица - вздор, единица - ноль... - Все посмотрели и обнаружили, что он уже закатывает рукава. - Вы ведь позволите мне, - его слова не звучали вопросом даже наполовину. Кастрыч тихонько запел про руки, тоскующие по штурвалу.

Зазора вызвали, когда он как раз намеревался ответить на это любезное предложение. Он снова взялся за воротник, а потом - за наушник, и какое-то время выслушивал донесение.

- Не зря мы чаевничали, - молвил он, дослушав рапорт. - Задержка получилась. Солидная. Нас ждали раньше, гораздо раньше...

- Они растворились - те, в микроавтобусе, - договорил за него Сартур Тригеминус.

- Ты совершенно прав, - кивнул Зазор. - Тот, кто послал оборотней, не планировал столь долгого ожидания. Срок вышел...

- С ним была плутовка такова, - не в лад ухмыльнулся Кастрыч. - Не забудьте про мой Эрмитаж. Пробудь мы там подольше, ознакомься вы со всей экспозицией, они бы не выехали вообще. Мотор завести не сумели бы. А если бы вы, дорогой товарищ подполковник, хоть краешком глаза посмотрели на запасники... вы же знаете, что основные сокровища всегда хранятся в запасниках...

- Ну, тогда их заменили бы, - мрачно сказал Зазор. - Обеспокоившись долгим молчанием. Кстати, почтеннейший Кастрыч, я не уверен, что и впредь буду терпеть такие коллекции, потакать подобному хобби...

- Сменим, - с готовностью перебил его тот. - Будут другие коллекции. Найду новое хобби.

Подполковник махнул рукой, окончательно позабыв о предложении Кастрыча насчет участии в операции, так что Кастрыч угомонился, считая вопрос решенным.




5. Мобильный и дикий


За полчаса до полудня, поколесив по городу и сменив несколько машин, они приблизились к точке будущего кипения. Не доезжая пары кварталов, все покинули автомобиль и рассеялись в проходных дворах с тем, чтобы пятью минутами позже, будто бы невзначай, воссоединиться возле микроавтобуса - близнеца Моби Дика, остановленного лесным бревном. Еще через секунду - никто не успел оглянуться - половину автобуса занял Кастрыч, довольно бесцеремонно раздвинув карнавальный спецназ и припав к экрану, впился глазами в площадь.

- Ты откуда здесь на голову нашу... - начал было начальник отряда, но Зазор поднял палец, и гоблин умолк.

- У него застоялась кровь, - объяснил подполковник.

Отец и сын, пробираясь к экранам не столь эффектно, остановились справа и слева от Кастрыча. Официальный наблюдатель, сидевший в кресле, полностью скрылся под нависшими фигурами пришельцев.

- Никакого движения, - доложил он будто бы ниоткуда.

- Что вы пейзажем любуетесь, - нахмурился Зазор. А Мувин приказал:

- Переключитесь на офис.

- От офиса вообще нельзя отключаться, - добавил Зазор. - Что вам, техники не хватает?

Вспыхнули дополнительные экраны. Салон заполнился шорохом бумаг. Все - и вновь прибывшие, и старожилы китового чрева увидели косо подвешенный кабинет с величественным письменным столом. За столом перебирал какие-то документы лысоватый и крепкий мужчина лет пятидесяти; он вел свои дела не спеша, уверенно и вовсе, казалось, не подозревал о скором разгроме.

- Он у нас на постоянном контроле, - попробовал оправдаться главный.

- Я не слепой, я вижу это постоянство...

- Одиннадцать пятьдесят, - доложил Мувин.

Зазор взял микрофон:

- Всем - повышенная готовность.

На что со всех сторон посыпались признания в давней и нерушимой готовности: готов, готов, готов, готов, есть, есть, есть.

- Есть все готовы, - пробормотал Кастрыч, все активнее выдвигаясь на первый план и делаясь главной фигурой в микроавтобусе. Глаза, взиравшие на него сквозь прорези в масках, наполнялись все большими восхищением и уважением. Мозги, управлявшие теми глазами, решили, что для координации и реализации силовых действий доставили заслуженного богатыря, который взял штурмом не один восточный дворец и не одно африканское государство.

На экранах, отображавших площадь, появился маленький человек в дешевом костюме. Он старался вышагивать гордо, но сразу было видно, что ему непривычно нести "дипломат", набитый условными единицами. Посреди площади человек притормозил и оглянулся, будто надеялся кого-то увидеть.

- У него справедливые притязания, - бросил жестокие слова полковник Мувин. - Замена буквы А на Э совершенно оправдана. Кого он ищет? Он думает, мы под забором расселись с семечками?

- Гражданин Козлов, - негромко сказал Зазор, и человечек на экране чуть подпрыгнул фамильным подскоком. - Пожалуйста, не останавливайтесь. Ситуация находится под нашим полным контролем. Продолжайте движение, он ждет вас и заподозрит неладное, если вы опоздаете.

Мужчина, перебиравший на соседнем экране дела, не выказывал ни малейших признаков беспокойства. Он работал. Милицейская рубашка с короткими рукавами сидела на нем ладно и располагала к показаниям. Гости микроавтобуса готовы были поклясться, что в его кабинете работает кондиционер. Самим им было жарко: в салоне здорово надышали, и вообще.

Алимент Козлов толкнул тяжелую дверь-вертушку и вошел внутрь. Камера мгновенно переключилась на вестибюль. Козлов показывал дежурному злополучный документ, а тот выписывал ему пропуск и при этом издевался, без устали уточняя:

- Козлов, говорите?... Элемент?... Ах, да, я вижу.... Виноват, сейчас я зачеркну и перепишу... это я машинально... Алимент - посмотрите, сейчас хорошо? Все правильно?

- Гражданин подполковник, - негромко обратился к Зазору Кастрыч. - Вы бы отдали мне этого, который за стойкой? Я быстро, на ходу...

- Нет, - последовал отказ. - Его отвлекут товарищи Сартур и Сатурн, раз он такой весельчак.

- Может быть, его нарочно запутать немножко, отвлечь? - предложил Сатурн, вопросительно глядя на сына. - Поменяться паспортами... ошибочка...

- Зачем же нарочно? - удивился Зазор. - Все получится естественно.

Сартур шмыгнул носом и озадаченно спросил:

- Отвлечь-то можно, но от чего? Я видел, как ваша братия вламывается в конторы, да банки.

- Это верно, - Зазор нахмурился. - Вы не сумеете загородить от него отборные части спецназа...

- Частями пойдут? - еще более деловито поинтересовался Кастрыч, пропитанный грибными идеями и возможностью фрагментации.

Подполковник взглянул на него с некоторым сочувствием.

- Пусть они загородят от него вас, - передумал он, желая одновременно удовлетворить рвение Кастрыча и ограничить его деятельность вестибюлем. - Вы войдете следом и не позволите ему подать сигнал тревоги...

- Время, - напомнил полковник Мувин.

Алимент Козлов, пропущенный через турникет, уже торопился к лифту. Крепыш в кабинете закончил игру в документы, расчистил рабочее место и посмотрел на часы.

Тут вмешался руководитель группы захвата, одетый как все, а потому и недоступный индивидуальному описанию:

- Прошу прощения, товарищ полковник. Разрешите обратиться к товарищу подполковнику?

- Наоборот, - не сдержался Зазор и лукаво сощурился от иерархического наслаждения.

- Разрешаю, - буркнул униженный Мувин.

- Товарищ подполковник, я решительно возражаю против участия в операции посторонних. Они могут невинно пострадать.

- Невинно? - усмехнулся Зазор.

- Да уж, - поддакнул Кастрыч тоном человека, хорошо сознающего свои грехи, глубоко в них раскаивающегося и готового искупить их кровью - а вернее, грибною жижей, что текла пока в жилах алчного крепыша, хозяина кабинета.

Старшой смутился и не знал, что сказать.

- Действуйте по инструкции, - Зазор похлопал его по бронированному плечу.

- Пострадать - это счастье бывает, - заметил Кастрыч.

Тут раздался взволнованный голос Сартура:

- Смотрите, он уже дал ему деньги!..

Действительно: экран показывал интимный акт приема и передачи помеченных денежных пачек.

- На выход! - скомандовал Зазор, и Кастрыч, мешая всем, вывалился из микроавтобуса. Все дальнейшее развивалось по его инициативе и делалось ее следствием.

Оставив отца и сына, уже было вынувших паспорта, далеко позади, Кастрыч вразвалочку, но стремительно направился в вестибюль.

- А как же запудрить мозги... - начал было Сатурн Тригеминус, недоуменно помахивая паспортом. Ему представилось ликование дежурного при виде возможности поиграть похожими словами, кощунственно перепутать Сартура с Сатурном, глумиться, тешиться и забавляться семантикой. Он видел, однако, что ему поздно вмешиваться в ход истории. Лента спецназовцев уже зазмеилась вдоль стены, прижимаясь к ней спинами и резко выбрасывая то два, то три, то один - средний - палец. Кастрыч, давно обжившийся в вестибюле, вынимал из турникета тело дежурного.

- Смотри, папа, - Сартур указал на небо. Сатурн поднял глаза и увидел черные фигуры, повисшие на тросах супротив зашторенного окна.

- Не успеют, - вздохнул отец.

Окно распахнулось; в нем на миг показалась разъяренная рожа Кастрыча.

- Кастрыч!!.. - взревел Зазор, подхваченный Мувиным. - Не сметь!.. не сметь!.. Берите его живым!..

Но Кастрыч, не имевший в воротнике, как и самого воротника, ничего не услышал. Рожа исчезла, из кабинета донесся рев.

Фигуры покинули тросы, переместившись внутрь. Секундой позже одна из них высунулась из окна и красноречиво провела ребром ладони по горлу. Подполковник разразился неистовыми ругательствами. Сартур и Сатурн Тригеминусы еще никогда не видели Зазора в подобной ярости.

- На лесоповал! - хрипел тот, колотя кулаком по чему попало. - Раз такая любовь к древесине!.. раз такая дружба с лесопосадками!.. Полгода работы коту под хвост!.. До генерала было рукой подать, а что получилось?..

Он замолчал и уставился на Алимента Козлова. Кастрыч вновь показался в окне; потерпевший сидел у него на руках, подобно маленькой девочке, спасенной советским солдатом-освободителем. Кастрыч торжествующе покачивал его и показывал. Козлов, парализованный страхом, зажмурился и прижимался к широкой груди.

- Люди подобны грибам, - философски пожаловался Кастрыч. - Много червивых. И в чистоте их заслуги нет - стечение обстоятельств...

- Сволочи, - обреченно сказал Зазор.

Он схватил уголок воротника, зажал его во рту, выкусил ненужное переговорное устройство и выплюнул на асфальт.

Потом, в сопровождении притихших Тригеминусов, вошел в здание и стал подниматься по лестнице, усыпанной неосторожными телами.




6. Генерал


Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол
Иов. 40, 10


Генерал Ганорратов помещался в просторном и высокопоставленном кабинете из карельской березы. Он только что получил известие о разгроме подотчетного филиала и ощутил нечто похожее на замедление сердечной деятельности - вызванное, правда, не страхом, а безрассудным, всепоглощающим гневом. Генерал положил себе руку на бронежилет, не очень ему и нужный, благо под ним скрывался естественный панцирь, поросший рыжим мхом.

Руководя многочисленными двойниками и тройниками, сам Ганорратов никогда не утраивался, чтобы лишний раз не расстраиваться лицезрением вариантов. Он подсознательно понимал, до чего это гадко. А сознательно объяснял себе и редким другим, что не желает производить уродливого третьего, настроенного на предательство и козни. Да и вообще генерал полагал себя совершенством и довольствовался самодостаточностью.

Это не мешало ему активно пользоваться декохтом, рецепт которого давно уже не был секретом. Когда поползли слухи об непроизвольных утроениях, он первым испытал на злополучном Угостиньо Нету эффект похищенного у Тригеминусов отвара. Извращенная фантазия генерала побудила его к выдумке с бенгальскими огнями; он и сам не надеялся на скандальные последствия и орудовал, исходя из тертуллианского принципа "верую, ибо нелепо". Бенгальские огни, приобретенные в ближайшем магазине игрушек, казались ему верхом нелепости - вполне справедливо; генерал действовал по иррациональному наитию, зная, что инстинкт подскажет ему что-нибудь безумное, но действенное. Так и произошло.

Убедившись в реальности утроения, генерал Ганорратов решил, что час его пробил. Двойники сулили ему пятидесятипроцентный шанс на захват власти; тройни обещали нарастить эту цифру до девяноста. Эти цифры не подкреплялись ни электронными вычислениями, ни занудным статистическим анализом; они самостоятельно сложились в мозгу генерала, как будто явленные божественной милостью. Цифра пятьдесят светилась желтым, а девяносто - зеленым, как и все прочие идеи, возникавшие в генеральском сознании и выстроенные по принципу работы бесхитростного светофора. Идти - то есть делать, что угодно - разрешалось всегда, но только в одних случаях приходилось потерпеть, в других - напрячься и приготовиться, а в-третьих - выполнить свою собственную команду.

Эти команды были весьма разнообразны и касались всех аспектов существования социума. Ганорратова побаивались даже могущественные сослуживцы, его сторонились сами генералы Точняк и Медовик. Если выразиться понятнее, генералу до всего было уголовное дело. Он всюду совал свой приплюснутый нос с вывороченными каторжными ноздрями.

Ганорратов лично поцеловал мину, которую подложили в чемодан доверчивого журналиста. Он лично застрелил знаменитого телеведущего, не пускавшего генерала на Поле Чудес.

Он же стоял за крушением вертолета, которое сбило противника с толку еще в те времена, когда противник разбирался с Долей и ему подобными. Организуя аварию, генерал не преследовал тогда никаких особенных целей и сам бы, найдись отчаянный дурак его спросить, не смог сформулировать логичное и внятное обоснование содеянному.

По всей стране он открыл детские спортивно-оздоровительные лагеря, где горнисты круглосуточно трубили: "Аты-быты, ганорраты". И, тоже лично, генерал дирижировал ночными факельными шествиями хищных орлят, двоившихся и троившихся после грибного компота. Стоя на трибуне, он даже самостоятельно отбивал ритм и подтягивал:



Единица - вздор! Единица - ноль!

Голос единицы тоньше писка!..

Кто его услышит? Разве жена!

Да и то - если не на базаре, а близко!

Он лично руководил переброской оружия на взбесившийся Кавказ. Туда же он гнал и декохт; его стараниями полевые командиры размножались, как в питательном бульоне. Некоторых из них ловили по восемь раз и стряпали победные репортажи; потом оказывалось, что все не так просто: пленные и расстрелянные продолжали реготать в эфире и минировать государственные транспортные сосуды. В руках федералов оказывались вымороченные третьи; третьи же, будучи расходным материалом, готовились в камикадзе.

Ганорратов собственными руками готовил грибные коктейли, которыми угощал трясущихся от ужаса олигархов; затем, по мере утроения, уничтожал оригинал и приличного близнеца; третьему же, капризному и вероломному, вручал леденцы продленного, как он выражался, дня и приказывал принимать их на благо дальнейшего подлого служения органам и системам.

Он наводнил государственные структуры доверенными людьми, заменив законопослушных героев двойниками-оборотнями. Эти перерожденцы мгновенно предались мздоимству, казнокрадству, шантажу, подкупу и прочему каннибализму.

Генерал был отцом многочисленных финансовых пирамид. Следуя правилам многоуровневого маркетинга, он понуждал подчиненных к безудержному размножению. К счастью, всегда находились низовые третьи-трёхины, которые вдруг начинали требовать деньги назад, и постройка разваливалась.

Он стоял за многочисленными террористическими событиями, приведшими в ужас мировую общественность - так ему было легче оправдывать свою кровожадную деятельность. Дошло до того, что после этих событий зажившийся на свете старец, советский акын, отец полицейских стихов, басен и гимнов, снова взялся за перо: "Видишь - красочные снимки поразвешаны в метро? То рекламные картинки похоронного бюро!"

Генерал питал слабость к поэзии и покровительствовал ей. Он и сам немного писал, о чем свидетельствовал плакат, подвешенный на стене прямо напротив генеральского рабочего стола - так, чтобы всегда находиться в поле удовлетворенного зрения. Патриотические стихотворения, сочиненные им по случаю двадцать третьего февраля, не уступали подземным глубиной и содержательностью: "У нас на всякого боинга - по цельному воину! Объявляется благодарность богатырям прямо перед строем законспирированных героев".

Ниже располагался рекламный плакат туристической фирмы, которой, через множество подставных лиц, владел Ганорратов. На плакате изображался серебряный "Боинг-747", к названию которого, в память о славной манхэттенской диверсии, генерал приписал букву "у".

Как и всякий тиран, притязающий на мировое господство, генерал Ганорратов был склонен к уродливой мистике. Рассуждения о троичности, спьяну оброненные на торжественном милицейском приеме, Зазор услышал именно из его уст. Выпив лишнее, Ганорратов пустился в странные и нелепые умопостроения, так и оставшиеся непонятными для большинства заскорузлых слушателей, и только Зазор, проходивший мимо и задержавшийся, сумел оценить опасность генеральского бреда.

"Бог создал человека по образу и подобию своему: он, она и дитё - единым в трех лицах, - так рассуждал раскрасневшийся генерал. - Ну, а страшного бегемота, которым он пугает? Те же самые рожи под новой шкурой. А мы еще круче бегемота, и мы тоже в трех лицах, хотя третий есть наша общая нелюбовь, и гибнет немедленно, как только проявит сущность".

Зазор не понимал, откуда генерал набрался этой науки. Осведомленность в Левиафане и триединстве не предусматривалась уставом. Желая докопаться до истины, Зазор подпоил правую руку генерала - свирепого и тощего капитана Парогонова. Лицом и повадками Парогонов напоминал зимнего волка. Морщась от язвенной боли, разыгравшейся после выпитого, Парогонов стал похваляться поимкой десяти отказников, не желавших платить родине по священным счетам. Все негодяи оправдывались нетрадиционной, по мнению капитана, религиозной ориентацией. Ганорратов допрашивал их лично; персонально топтал и валтузил, выслушивая в промежутках сбивчивые объяснения, изобиловавшие ссылками на Писание.

"Вот он где насосался", - неприязненно думал Зазор.

...Получив информацию о захвате и ликвидации кабинетного оборотня, генерал Ганорратов пристально изучил материал, заснятый камерами скрытого наблюдения. Их, разумеется, немедленно расколошматили, но генералу хватило того, что попало на пленку. Все, что снимали камеры Ганорратова, сразу же выводилось на его личный монитор. При виде Кастрыча генерал потянулся к селектору и сладким голосом пригласил верного Парогонова.



Продолжение: Глава 3. БИЛЛАНЖИ FOREVER

Оглавление




© Алексей Смирнов, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.





Словесность