Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Конкурсы

   
П
О
И
С
К

Словесность




ОПЫТЫ ВОРОЖБЫ


Бабушка выросла на дворе за ночь, с наступлением календарной весны. Вечером ее еще не было, а на рассвете она уже сидела на скамейке – в заносчивом одиночестве, нога на ногу, в капюшоне, с папиросой на отлете.

В окрестных домах ее заметили сразу.

Двор – обычный, с круглым пятачком и четырьмя затертыми скамьями по окружности – десятилетиями привечал знаковые, как принято сейчас выражаться, фигуры. Обычно это бывала всякая беспробудная пьянь, которая селилась там лет на пять и привлекала внимание непотребством, а потом бесшумно исчезала и через пару месяцев сменялась другой. Сам пятачок пустовал, если только никто не лежал по центру; там не было ни горки, ни песочницы. Ехидные жильцы предлагали установить небольшой памятник: граненый стакан.

Перед прибытием бабушки двор как раз осиротел. Местное чудовище, наводившее оторопь на микрорайон, навсегда увезла машина с красным крестом. Бабушка объявилась еще затемно и тем привлекла внимание. Неурочный час. Обычно в такое время если кто и сидел на скамье, то мучился от излишеств и дожидался невесть чего – не то открытия магазина, не то обыкновенного чуда. Бабушки выползали к полудню и группировались в коллектив.

Но делать выводы было все-таки преждевременно. Тени, призраки, оборотни – все они тоже забредали во двор и скрывались стремительно, не оставляя следов и не задерживаясь в памяти. Мало ли откуда приковыляла старушка. Статус достопримечательности, маяка и демона местного радиуса влияния еще следовало заслужить. Однако акции бабушки взлетели очень быстро. В самом скором времени началась эпидемия, всем бабушкам и дедушкам запретили выходить на улицу, а эта как оккупировала скамейку, так и продолжала усаживаться с аккуратностью швейцарского хронометра. Она ни с кем не общалась и сидела неподвижно часами, курила, смотрела перед собой, и лицо ее было скрыто от окружающих неизменным капюшоном. Те же, кому удавалось увидеть бабушку анфас, наблюдали строгие черты потомственной аристократки – возможно, директора школы на покое или мертвеющей поэтессы с сиреневым строем мысли.

Людям свойственно усматривать причинно-следственные связи там, где их нет и в помине. Это такое психическое расстройство, не всегда подпадающее под международную классификацию болезней. Уж больно часто и широко оно встречается. Нашлись недобрые языки, которые не только связали старицу с мором, но и объявили собственно Чумой в человечьем образе, она же – Смерть, до поры безлошадная и без косы. Остальные не додумались до такой конкретики, но в целом сочли бабушку фигурой зловещей, во дворе нежелательной.

Смерть и Чума неприятны и все же чересчур глобальны для бытовой персонификации. Отождествленная с ними, бабушка могла вызвать боязливую неприязнь, но ничего, как говорится, личного. Однако и личное не заставило себя ждать, проступив против ударов жестоких и точечных. Для начала вырубило подстанцию. В один не особенно прекрасный вечер на двор пала тьма. Бабушка, между прочим, явившаяся на скамейку за полчаса до события, осталась там сидеть совершенно невозмутимо, без всякого внимания к катастрофе. Лишь уголек ее папиросы хищно мерцал в темноте. Через сутки освещение починили, но, как только это произошло, от балкона боковой пятиэтажки отломился солидный фрагмент. Он проломил крышу чужого автомобиля и включил его свирепую сигнализацию.

Бабушка мирно отдыхала на скамейке. К ней в руки просились спицы. Она могла бы неторопливо связывать нити судеб в олений узор.

Через два дня одного жильца обсчитали в дворовом магазине, да так дерзко, что он психанул. Хрряя... хряяя! – ревел он на выдохе, нанося удары охраннику и товаром первой необходимости. Его скрутили; в отделении деньги вдруг нашлись, но ненадолго – вновь исчезли, и уже окончательно.

Бабушка сидела.

Неделю спустя обнесли квартиру на последнем этаже. Выгребли все, спустили бесшумно, несмотря на временный и загадочный паралич лифта. Хозяин, что примечательно, был дома, но столь же загадочно спал, охваченный внезапной сонливостью. Он не проснулся даже когда из-под него вынимали диван, а самого аккуратно перекладывали на пол.

А потом в угловом подъезде родился рогатый циклоп с полным набором ослиных зубов.

Все эти бедствия разворачивались под мертвящее безмолвие карантина. Моровое поветрие деловито, не сильно спеша, набирало силу и входило во вкус. Жильцы прилипли к окнам, когда в двор впервые приехала медицинская машина, из которой неуклюже вывалились страшные существа в состоянии полной химической защиты.

После этого окрестности зашептались. Не дружно, конечно, потому что в больших городах зачастую не знаешь по имени даже соседа по лестничной клетке – опять-таки, изоляция. Но молва заструилась. К бабушке и раньше не совались, а теперь и вовсе обходили ее за версту. Ее это ничуть не огорчало. Она плавно курила, упрятанная в просторный дождевик и черные расклешенные брюки. Напасти множились, ее не задевая. В квартире дома наискосок взбесились все восемь собак и четырнадцать кошек. Забирать их приехал спецназ. Хозяйка же, взбешенная заодно, выбежала во двор, достигла скамейки, раскорячилась и принялась орать, размахивая руками:

– Сука! Сука! Чтоб тебе провалиться, нежить! Чтоб тебя вывернуло!

Бабушка молча курила, время от времени сбивая пепел элегантным постукиванием. Из окон смотрели. Жильцы наблюдали живую Беду, перед которой бессильно любое негодование. Хозяйка животных была широко известна. Двор пустел, когда она выходила проветриться. Она орала всегда и на всех. До сих пор не находилось героя, способного выдержать ее натиск, но бабушка переносила его без всякого для себя ущерба. Когда хозяйка устала и двинулась прочь, брызжа остаточной слюной, она поднялась, прихватила картонку, которую подкладывала под себя, и царственно удалилась.

А к ночи вернулась.

Была на месте и в четыре утра, и в семь.

В домах происходили неприятности. Пропал кошелек. Нашли наркотики. Сломался телевизор. Случилась супружеская измена. Свадьбу тоже сыграли. Рогатого циклопа выходили в инкубаторе и доставили в семью. Прорвало трубу, и двор окутало паром, в котором виднелась невозмутимая, прокуренная Беда.

Наступило Прощеное Воскресенье.

В это светлое утро, в предчувствии неизбежных верб, Анатолий Сергеевич Помазун пропитался сочувствием к бабушке. Он проживал в одном из домов. Ему пришло в голову, что эта немолодая, интеллигентная женщина бесконечно одинока и тихо страдает от всеобщего отторжения. Его потянуло на какой-нибудь добрый поступок. Анатолий Сергеевич был кроток, имел миролюбивый склад ума и чувствовал себя неуютно при виде зла. Он вышел во двор и подошел к бабушке. Та как раз поднялась. Она отряхивала картонку, когда Анатолий Сергеевич к ней обратился:

– Здравствуйте... Простите, пожалуйста, за беспокойство, но мне хотелось бы извиниться. Я давно замечаю, что к вам относятся недружелюбно. Это очень грустно. Вы и сами знаете, что вас называют ведьмой. Считают, что это вы виноваты во всех напастях.

Бабушка развернулась к нему лицом. Она оскалилась под капюшоном.

– А кто сказал, что нет? – осведомилась она.

И чинно двинулась прочь, а он остался стоять.


январь 2021




© Алексей Смирнов, 2021-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2022-2024.
Орфография и пунктуация авторские.




Словесность